Ужасающее зрелище! Но этот ужас таил в себе странное притяжение, которому невозможно было сопротивляться. Когда все заканчивалось и я опускала устремленный в небо взгляд, мне оставалось только стряхнуть с себя оцепенение и принять тот факт, что это не тренировочный бой, но реальное сражение – подлинная война! И тогда внутри поднималось еще более странное ощущение, от которого холодело в животе, – страх перед надвигающейся неизвестностью и тревога за наше будущее. Думаю, в то время многие мои сограждане испытывали нечто подобное. В такие моменты я была особенно благодарна судьбе за то, что рядом со мной Ричард. Он прошел через кошмар войны 1914–1918 годов, будучи во Франции, и не питал никаких иллюзий по поводу того, с чем нам предстоит столкнуться в грядущей войне. Тогда же мне пришла в голову еще одна мысль: ничто не имеет значения, если рядом с тобой тот, с кем ты хочешь быть. Масштаб любого события следует соотносить с тем, что для тебя по-настоящему важно. Только так мы сумеем найти в себе силы и преодолеть трудности, о которых предупреждал нас Черчилль.

Однажды немецкий самолет пролетел совсем низко над нашими головами и засыпал Даунс листовками. Я собрала целый ворох бумаг. Это были два памфлета, оба – выдержки из выступлений Гитлера в рейхстаге. Один озаглавлен «Последний призыв к разуму», второй просто – «Из речи фюрера». У меня уже имелся образчик подобной пропаганды, который прислала мне сестра, тот назывался «Битва за Атлантику проиграна». Но сейчас я впервые оказалась в ситуации, когда листовки буквально швырнули мне в лицо.

Ричард сказал, что наши самолеты тоже рассыпают листовки по всей Голландии, Франции, Бельгии, Норвегии, Дании. Бумажная война казалась мне занятием довольно странным. Хотя, с другой стороны, мы имели возможность убедиться: пропаганда – оружие опасное и эффективное.

Бои в небе продолжались весь день. В одном особенно ожесточенном сражении немецкий самолет сделал разворот и пошел низко над землей – даже ниже, чем тот, что забросал нас листовками, – поливая гребень холма длинными пулеметными очередями. Казалось, он движется прямо к тому месту, где мы стояли и, задрав головы, наблюдали за воздушной битвой. Ричард схватил меня за руку и потащил к ближайшим кустам. Вики в этот момент с упоением рылась в кроличьей норе, так что наружу торчали только задние лапы и хвост. Я испугалась, что собаку подстрелят, и бросилась вытаскивать ее из норы. Ричард ужасно разозлился и поволок нас обеих в укрытие. Получив тяжелое ранение в войне 1914 года, он гораздо лучше меня знал, чем может обернуться такой обстрел. Когда самолет улетел, мы долго рыскали по округе в поисках тех, за кем охотился немец, но так никого и не нашли. На больших открытых пространствах Хогс-Бэка трудно точно определить расстояние, но судя по тому, с какой настойчивостью пилот палил в нашу сторону, логично было предположить, что его цель находилась где-то неподалеку. Происшествие было довольно неприятным и опасным, но у меня оно не вызвало ничего, кроме возмущения. Начало смеркаться, когда налетела еще одна волна вражеских самолетов, они двигались в направлении Кройдона. Мы видели городок с вершины холма.

В ту ночь вой сирен разбудил наш маленький отель. Постояльцев попросили спуститься в сад, где было построено укрытие, которое с трудом можно было назвать бомбоубежищем. Вражеские самолеты сбрасывали зажигательные снаряды. Ричард предложил мужчинам разделиться на несколько групп и отправиться тушить зажигалки. Среди постояльцев был морской офицер, Ричард попросил его возглавить одну из групп. К всеобщему удивлению, тот наотрез отказался не только командовать отрядом, но вообще покидать убежище. Зато управляющий отелем оказался настоящим храбрецом, как и его подчиненные – молодые горничные и официантки. Девушки частенько отсутствовали на рабочем месте, отлучаясь в близлежащий городок, где были расквартированы канадские военные. Управляющий называл их походы «скачками ради победы». Они только что вернулись из своего вояжа и с готовностью присоединились к пожарному отряду.

Я тоже не могла оставаться в убежище: под открытым небом я чувствовала себя гораздо спокойнее. Рыскать впотьмах в поисках зажигалок, а затем тушить их при помощи песка и ручного насоса – занятие на редкость увлекательное. Нас всех учили пользоваться пожарным оборудованием, но бросаться на снаряд с насосом было забавно: зажигалки оказались небольшими, и мы легко справлялись. Однако вдалеке, в районе Кройдона, мы видели зарево настоящего пожара, а это означало, что полыхает на подступах к Лондону. Мысль, что врагу удается проникать вглубь страны, прорывая оборону наших отважных спитфайеров, наполняла душу горечью и яростью. Погода последние недели стояла сухая и жаркая, поэтому вереск вспыхивал мгновенно. Мы сбивали пламя ветками, растянувшись цепью, как нас учили на занятиях по гражданской обороне. И хотя вид поднимающегося над холмами огненного зарева расстроил всех, победа над огненными языками у нас под ногами вселяла надежду и приносила некоторое облегчение.

Наконец прозвучал сигнал отбоя тревоги, мы вернулись в отель, управляющий угостил постояльцев напитками, и мы уселись в холле читать вражеские листовки, которые я собрала сегодня днем. Чтение немало позабавило нас: стало ясно, как сильно немецкая пропаганда заблуждается в своих оценках британского менталитета. Утром мы позвонили Кэтлин – у нее были ключи от нашей квартиры на случай пожара – и узнали, что в Челси теперь каждую ночь объявляют воздушную тревогу. Прошлой ночью налет был особенно долгим, они слышали гул самолетов и разрывы бомб. Все в городе встревожены и подавлены. Однако сама Кэтлин казалась невозмутимой. Она сказала, что минувшую ночь пришлось провести в убежище, но ей там не понравилось – слишком тесно и ужасные сквозняки.

На следующий день большинство гостей покинули отель. В конце концов, они, как и мы, ехали отдохнуть в спокойное место, каким, как мы все надеялись, окажется Ньюлендс-Корнер. Погода по-прежнему стояла ясная и тихая. Днем несколько раз объявляли тревогу, а над головой по-прежнему разворачивались сражения, правда уже не так часто. Вскоре после наступления темноты вновь завыла сирена, а затем послышалось ровное гудение, словно на нас надвигался огромный пчелиный рой, – звук, которому в ближайшие месяцы суждено было стать привычным. В небе произошла ужасающая битва. Жутко было наблюдать за обреченными самолетами: сбитые машины стремительно неслись к земле, оставляя за собой огненный шлейф, отчетливо видимый в ночном небе. И снова мы заметили зарево в той стороне, где находился Лондон. Большую часть ночи мы провели на улице, созерцая это безумное пламенное шоу. Утром я первым делом позвонила Кэтлин. Ее голос звучал уже не столь безмятежно. Тревоги объявляли всё чаще, теперь не только ночью, но и днем. Минувший ночной налет был ужасен: самолеты беспрестанно кружили над городом, а бомбы рвались совсем рядом. Кэтлин до утра не сомкнула глаз. «Зато Сесил и Энн спали как младенцы», – добавила она. Молочник сказал, что бомбы упали на Хаммерсмит, там много разрушений и есть пострадавшие. Кэтлин говорила торопливо и сбивчиво. Затем сказала, что опять объявили тревогу, и вскользь упомянула неразорвавшийся снаряд, но я не уловила подробностей.

Мы решили немедленно вернуться в Лондон. По пути нам пришла в голову мысль заскочить на рынок в Гилфорд: миссис Фрит не ждала нас раньше следующей недели и наверняка в доме пусто. В Гилфорде я нашла утку – настоящее сокровище, поскольку дичь не входила в список нормируемых продуктов. Вдобавок мы купили зеленый горошек и яблоки и собрались устроить вечером настоящее пиршество. Питание в отеле, как и везде теперь, было крайне скудным, поэтому мы постоянно ходили полуголодные.

В поезде только и разговоров было что о бомбардировках Кройдона и Хаммерсмита. Люди до бесконечности пересказывали друг другу новости, словно не могли до конца поверить, что это происходит на самом деле. На вокзале Ватерлоо мы встретили Моли, но не стали спрашивать, что он тут делает. У нас уже образовалась привычка военного времени – не задавать лишних вопросов. Завеса секретности стремительно опускалась на жителей Британии.