Я смотрела из окна на Суон-Уок, ведущую к Темзе, и представляла, как выглядела бы Ройял-Хоспитал-роуд и прилегающие к ней улочки, если бы сцены, разыгранные нами на учениях, происходили на самом деле и если бы весь тот ужас, который наш доктор повидал на войне в Испании, случился здесь, в Челси. Образы, один ярче другого, проплывали у меня перед глазами: огни пожарищ, рушащиеся здания, грохот орудий, гул вражеских самолетов над головой. Настоящий кошмар! Но все же он разворачивался только в моем воображении, а оно у меня всегда было слишком бурным. Я вздрогнула и вернулась к реальности. В мире всё осталось по-прежнему: на небе сияло солнце, река лениво поблескивала в его лучах, кроны деревьев в Аптекарском саду Ханса Слоуна [10] кишели шумными птицами, ветви растений были усыпаны цветами. Ботанический сад находится тут с 1673 года, напомнила я себе, а дом на углу Суон-Уок – и того дольше. На Ройял-Хоспитал-роуд полно прохожих: у кого-то перерыв на обед, кто-то возвращается на работу. Это Челси – Англия, а не Испания и не Китай. «Иди перекуси, давно пора, – позвала меня миссис Фрит. – Полдня угрохали на эти треклятые учения».

Лето стояло жаркое и душное, воздух был недвижим, казалось, каждый новый день только увеличивает напряжение. Мне все труднее было сосредоточиться на работе, хотя я трудилась сразу над двумя портретами. Моими моделями были две молоденькие девушки из Южной Африки. Это был их первый летний сезон в Лондоне. Мы познакомились на одной из светских вечеринок. Очаровательные юные леди, работа над их портретами приносила мне истинное наслаждение. Однако они все больше нервничали, поскольку с каждой почтой получали все более тревожные письма из дома с призывами прервать путешествие и вернуться в Кейптаун. Я понимала: вероятность, что моим моделям действительно придется срочно покинуть Лондон, достаточно высока и нужно постараться закончить портреты до их отъезда.

Мои друзья Леон и Мэри Андервуд [11] зашли взглянуть на картины. Леон дал мне несколько советов, как обычно бесценных. Я всегда восхищалась его талантом скульптора, художника и писателя, однако убеждена, что как педагогу Леону нет равных. Он обладал редким даром – пробуждать в учениках подлинный энтузиазм, но, главное, Леон Андервуд умел заразить их присущей ему самому решимостью во что бы то ни стало идти к намеченной цели. Считаю, мне повезло, что я имела честь учиться у этого человека. Леон, которого отличало еще одно умение – быть честным перед самим собой, не питал ни малейших иллюзий по поводу разворачивающихся событий: война будет! Сам Леон прошел Первую мировую, а его сын Гарт находился в призывном возрасте: стоит начаться новой бойне, и он немедленно окажется на фронте. Думаю, я научилась у Леона смотреть правде в глаза и не бежать от проблем.

Леон любил кошек и неизменно восхищался моим Зеленым Котом. Я завидовала умению моего старшего товарища полностью сосредоточиться на работе: будет война или нет, а портреты следует закончить.

Наконец 24 августа 1939 года парламентом был принят Закон о чрезвычайных полномочиях правительства. В тот же вечер по радио выступил лорд Галифакс; министр иностранных дел сообщил, что в случае войны исполнительная власть получает право принимать особые меры для обеспечения общественной безопасности. А 26 августа премьер-министр Франции Эдуар Даладье сделал заявление, касающееся конфликта в Данциге [12] , и подчеркнул, что Британия безоговорочно поддерживает целостность и независимость Польши.

К тому моменту мы уже понимали, что война неизбежна. В воскресенье 27 августа, очередным томительно жарким днем уходящего лета, потоки автомобилей устремились прочь из Лондона, а в городе люди начали скупать товары. Улицы Челси, особенно в районе казарм герцога Йоркского, окрасились в цвет хаки: повсюду было полно солдат, которые двигались поодиночке и целыми группами. Две мои южноафриканские модели явились на сеанс в крайне возбужденном состоянии: утром они получили телеграмму из дома с приказом немедленно вернуться на родину. Но теперь сделать это оказалось не так-то просто. Тысячи путешественников, таких же, как они, внезапно решили покинуть Англию, в результате ни на один корабль невозможно было попасть. Девушки находились в отчаянии, я от души сочувствовала им, но помочь ничем не могла. Многие семьи начали вывозить детей из города. На дорогах можно было увидеть забитые вещами машины – тюки, коляски, игрушки, клетки с птицами, котами и собаками; все это увязано и запихнуто в салон или балансирует на крышах. Наблюдая за этим великим переселением, я испытывала странное чувство: жара, духота и суматоха напоминали напряжение, которое мы пережили в период Мюнхена, но теперь оно стало намного острее. К тому моменту, когда девушкам удалось найти место на пароходе, я успела закончить один из портретов. Второй по-прежнему требовал внимания, но теперь радость, которую я испытывала, работая над ним, куда-то улетучилась.

В августе у нас прошли еще одни полномасштабные учения по гражданской обороне, на этот раз ночные. Челси вновь подвергся воображаемой бомбежке. Конечно, выступление актеров и актрис оказалось менее эффектным, чем при свете дня, к тому же разыгрывать спектакль впотьмах было намного опаснее. Люди чувствовали себя неуверенно, произошло несколько мелких столкновений, к счастью, все закончилось шутками и общим хохотом. Мне дали новую роль – телефонистки в диспетчерском центре. Мы сидели в глубоком подвале, хорошо укрепленном и заложенном мешками с песком. Руководил занятиями мистер Кейн, инспектор городского совета, волонтеры учились получать и обрабатывать сообщения. Перед нами находилась карта, на которой было отмечено расположение всех служб гражданской обороны. Занятия больше напоминали настольную игру, нечто вроде «уголков» или китайских шашек: каждая бригада стоит на изготовке, ожидая своего хода. Мистер Кейн был суровым учителем, который безжалостно требовал от нас максимальной собранности и скорости, точности ведения записей и разборчивого почерка. Последнее оказалось для меня самым сложным: я сама порой с трудом разбирала написанные моей рукой каракули, так что приходилось аккуратно вычерчивать каждое слово печатными буквами. Но поскольку я была всего лишь волонтером, мистер Кейн оставил меня в команде. Вероятно, быстрота моих реакций все же соответствовала его стандартам, да и соображала я неплохо. Профессионалы тоже участвовали в ночных тренировках. Среди нас было несколько женщин-телефонисток, отлично справлявшихся с задачей, в том числе две девушки из Шотландии, Крис и Шейла, с которыми я подружилась.

Сама работа была увлекательной: сидеть в помещении, обложенном мешками с песком, и принимать звонки от дежурных на улице. Они сообщали, куда следует прислать скорую или пожарных, а где требуется помощь спасателей. Мы помнили названия всех площадей, улиц и переулков Челси. Мистер Кейн, особенно строгий в этом отношении, не уставал повторять, что порой спасение жизни пострадавших зависит от того, насколько хорошо мы знакомы с планом района и как быстро сумеем выслать нужную бригаду. Я помню его язвительные замечания на мой счет, когда выяснилось, что я не имею представления, где именно находится Иксворт-Плейс. С тех пор благодаря мистеру Кейну я могу с закрытыми глазами найти любой адрес в Челси.

Все это выглядело таким нелепым, когда мы получали воображаемые сообщения о пожарах и разрушениях и высылали на место воображаемых спасателей. И оказалось поистине захватывающим, когда начались общие учения и в диспетчерскую действительно стали поступать звонки от дежурных. Но в то время мало кто из нас думал, что однажды нам придется иметь дело с настоящими налетами, бомбежками и пострадавшими.

У меня было несколько друзей из Германии и Австрии, бежавших в Англию от нацистского режима. Они не переставали названивать мне по телефону, и чем тревожнее становились новости, тем больший ужас охватывал людей. Мои друзья недоумевали, почему мы недостаточно серьезно относимся к угрозе, исходящей от страны, которая вынудила их стать беженцами. Одной из таких знакомых была Рут. Муж развелся с ней на основании закона «О гражданах Третьего рейха», регулировавшего браки между арийцами и евреями. Рут перебралась в Великобританию вместе с маленькой дочерью Карлой. Женщина еще не до конца оправилась от кошмара нацистских «чисток», когда вся ее родительская семья сгинула в концентрационном лагере, теперь же, читая сообщения в газетах и слушая новости по радио, она и вовсе находилась на грани нервного срыва. Рут не только звонила мне по несколько раз в день, но и писала длинные письма. Я стала опасаться знакомых толстых конвертов с адресом, выведенным фиолетовыми чернилами, и старалась не обращать внимания на настойчивую трель телефона. Больше всего Рут боялась, что, когда Британия вступит в войну, ее как немецкую беженку отправят в концлагерь.