Убеждать Рут, что в Англии нет лагерей, было бесполезно. Она твердила свое: во время Первой войны всех немцев держали за колючей проволокой где-то на островах в самой дикой части Британии. Никакие доводы не могли переубедить несчастную женщину. Рут снова и снова повторяла, что, поддерживая дружбу с другими беженцами, я подвергаю опасности ее и Карлу, поскольку кое-кто из них может оказаться нацистским шпионом. Моя знакомая становилась все более истеричной и навязчивой. И хотя мне было безумно жаль бедняжку, общение с ней стало тяготить меня. В начале недели Невилл Чемберлен вернулся из Шотландии [13] . Премьер созвал совещание Кабинета министров, где было принято решение привести в боевую готовность отдельные подразделения армии, флота и служб противовоздушной обороны, а также был объявлен призыв гражданского резерва медицинских сестер.

Я задавалась вопросом, было ли совпадением то, что все немецкие девушки, нанятые моими друзьями в качестве помощниц по хозяйству, вернулись в Германию под предлогом летних каникул. Еще несколько моих знакомых немок уехали в Балтийские страны, которые также могли поддержать Германию. Рут буквально захлебывалась от волнения: «Их всех отозвало начальство, – настаивала она. – Поинтересуйся у любого знакомого тебе немца, ездит ли он в отпуск в Германию или Балтию».

Откуда Рут было известно о таких вещах? Но тем не менее она знала об этом. Полагаю, среди переселенцев из Германии действовало нечто вроде сарафанного радио, как и среди беженцев с Востока. «Будет война, – совершенно обезумев от ужаса, восклицала Рут. – А мне некуда идти. Я не могу вернуться в Германию, там меня ждет концлагерь, если останусь – нас тоже отправят в лагерь. Ты должна помочь мне. ДОЛЖНА!»

Таких, как она, были тысячи. Переубедить этих людей было невозможно. Я никак не могла понять истерический страх Рут и ее товарищей по несчастью. Неужели с ними может произойти что-то хуже, чем уже произошло? Мне трудно было поставить себя на их место, потому что я не хотела думать о таких ужасах. Будучи в Германии, я однажды присутствовала на съезде нацистской партии в Нюрнберге [14] . Это был самый кошмарный опыт, который мне когда-либо довелось пережить: огромная масса загипнотизированных людей, собранных на гигантской площади, залитой ослепительным светом прожекторов, колыхалась и гудела. Эта монолитная толпа излучала невероятную мощь, которая буквально парализовала меня. Они походили на свору псов, готовых броситься в атаку по мановению руки фюрера.

В четверг 31 августа мистер Эллиот, министр здравоохранения, сделал заявление о решении правительства эвакуировать из Лондона детей младшего возраста вместе с их матерями, а также беременных женщин, слепых и инвалидов. Газеты печатали списки, от чтения которых щемило сердце: перечень вещей, необходимых для отправляющихся в эвакуацию. Старших школьников сопровождали учителя и волонтеры, они доставляли своих подопечных в более безопасные районы в глубине страны и размещали в семьях, выразивших готовность принять эвакуированных. Родителям настоятельно советовали не отказываться от отправки детей и обещали сообщить об их местонахождении, как только группа доберется до места.

Во время первой мюнхенской паники уже были составлены списки учащихся. Теперь же предстояло вывезти около 500 тысяч детей из почти тысячи городских школ. Я, как и сотни волонтеров, отправилась на вокзал Чаринг-Кросс, чтобы принять участие в этом мероприятии.

Решение правительства вызвало панику среди родителей, чьим детям предстояло на следующий день явиться в школу с маленьким чемоданчиком и уехать в неизвестном направлении. Многие малыши и подростки впервые в своей юной жизни оказывались вдали от родных.

Учителя, многие – совсем молоденькие девушки, проявляли чудеса находчивости и терпения, общаясь с встревоженными матерями и взволнованными отцами. Здесь же я стала свидетелем великолепной работы Женских добровольческих отрядов. Казалось, эти дамы способны решить любую проблему – от «у малышки Дорис понос» до «наш Томми боится спать один в комнате». Они разбирались с потерянным багажом, забытыми пакетами с едой, отводили детей в туалет и выполняли еще тысячу разных дел, оставаясь при этом спокойными и доброжелательными.

Маленький мальчик из моей группы оказался совсем один – никто не провожал его на вокзал. Он сидел на лавке в углу вагона с круглыми, как блюдца, глазами, по его щекам катились крупные слезы. Сперва я подумала, что ребенок переживает из-за разлуки с родителями, но оказалось, мальчик съел выданные ему на дорогу припасы, поскольку утром, перед уходом из дома, мать не накормила его завтраком, и теперь с тоской наблюдал, как остальные дети с гордостью демонстрируют свои свертки с провизией. «Что мне делать? – разрыдался мальчик. – У меня не осталось еды». Сопровождавшая нашу группу женщина помогла решить и эту задачу. Волонтеры успевали везде и справлялись со всем: с плачущими детьми, с хохочущими детьми и с теми, на чьих белых как полотно лицах застыла храбрая улыбка, – и тех и других было полно на платформах. На вокзале Чаринг-Кросс постоянно звучали объявления о задержке пассажирских поездов, которые пришлось отложить из-за масштабной эвакуации, и просьбы к жителям Лондона воздержаться от поездок без крайней необходимости.

Странно было стоять на перроне, после того как очередной набитый детьми поезд исчезал из вида. Острая тишина, приходившая на смену детскому гомону, оглушала. Мы смотрели вслед составам, мысленно прощаясь с тысячами маленьких горожан, – для меня это прощание выглядело гораздо более зловещим, чем все тревожные новости, приходившие с континента. Я вернулась в Челси совершенно разбитая. Небольшие стайки детей, которые еще не успели уехать, играли на улицах, поскольку школы были закрыты. Город окутало непривычное затишье.