Однако случалось, что бомба все же взрывалась даже через несколько часов после падения. Как, например, это произошло в доме на Сидней-стрит 16 октября. Через восемь часов после того, как все жители были эвакуированы, последовал взрыв, половину дома снесло, словно это был кремовый торт, который разрезали ножом. В уцелевшей части стали видны комнаты, в одной из них на стене висели детское пальто и шапка, забытые и одинокие.

Я не могла не думать об этом случае, когда настала моя очередь пробираться к шкафу за дорогими сердцу нашей старшей сестры хирургическими инструментами. Но я утешалась словами молодого офицера: «Если в момент взрыва ты окажешься рядом с бомбой, даже не успеешь понять, что произошло». И все же мысль, что на фугасе, прилетевшем к нам в операционную, может быть написано мое имя, не давала покоя.

Наш медицинский пункт эвакуировали на несколько дней, а улицу перекрыли до прибытия саперов. Сейчас у них было столько работы, что пришлось дожидаться своей очереди. Это была первая неразорвавшаяся бомба, которую я видела с такого близкого расстояния, но почему-то она совершенно не ассоциировалась с разрушительными последствиями взрывов: просто какая-то уродливая зеленовато-серая торпеда с заостренным носом и торчащими по бокам маленькими рожками. На то время, пока пост не работал, нас распределили по другим госпиталям.

Той же ночью, 8 декабря, бомба упала на Тедуорт-сквер, посеяв панику среди беженцев, живших на этой улице. На Смит-стрит и Веллингтон-сквер, находившихся в непосредственной близости, также прогремело несколько взрывов. Поначалу после приезда в Англию многие бельгийцы оказались разлучены со своими друзьями, но за прошедшие месяцы им удалось разыскать друг друга и наладить переписку. Некоторых поселили неподалеку – в других районах Лондона. Ежедневно кто-нибудь да показывал мне письмо от знакомого. Судя по этим сообщениям, нам в Челси повезло: до сих пор ни один из наших подопечных не погиб. Много бельгийцев пострадало в октябре на разбомбленной станции метро «Баундс-Грин». В каждом новом письме число жертв увеличивалось до драматических размеров, но совершенно точно – погибли не меньше пятнадцати человек, в том числе кое-кто из близких наших подопечных в Челси.

Бомба на Смит-стрит оставила огромную зияющую воронку посреди улицы. Позже я спросила одного человека, работавшего в соседнем пабе, слышал ли он, как это произошло.

– Нет, сам взрыв не слышал, но когда начался налет, я вышел на порог дома – позвать кота. Понимаете, моему коту вздумалось пойти погулять. И вот стою и зову «кис-кис», и тут прилетела эта чертова штуковина. А дальше – на несколько минут я вообще оглох, и взрывной волной с меня сорвало одежду. И вдруг вижу – идет мой кот как ни в чем не бывало, целехонький и хвост трубой.

Двадцатого декабря у нас снова был сильный дневной налет. Я как раз сидела над письмом Карлы: через два дня начинаются каникулы, не могла бы она приехать к нам в Лондон на Рождество? «Пожалуйста, пожалуйста», – гласила умоляющая приписка. Но я подумала, что не имею права рисковать жизнью девочки, когда в городе творится такое, и уже собиралась позвонить в школу и попросить монахинь аккуратно отговорить Карлу от опрометчивого шага, когда прибежала мать Мадлен – очаровательной девушки, беженки из Франции. Встревоженная женщина сказала, что Мадлен заболела – сильнейшая пневмония – и ее собираются госпитализировать. Уже несколько дней девушка чувствовала себя плохо, но ничего не говорила, не желая беспокоить маму. Я занялась Мадлен, и мысль о Карле совершенно вылетела у меня из головы. Доктор Томпсон сразу же направил девушку с матерью в больницу Святого Луки, где пациентке назначили курс нового препарата. Результат оказался поразительным. Доктор Томпсон был настолько доволен, что позвонил мне и предложил прийти в больницу на следующий день – взглянуть на чудо. Мадлен, которую накануне увезли на скорой – хрипящей, задыхающейся, с посинелыми губами и ввалившимися щеками, – сегодня уже сидела в кровати, розовощекая и веселая. С ее хорошенького личика исчезло скорбное выражение, уступив место довольной улыбке. Мать Мадлен сидела рядом и тоже улыбалась, рассыпаясь в похвалах медсестрам и молодому доктору, который спас ее единственную дочь. Всякий раз, когда кто-нибудь из медперсонала проходил мимо, она хватала их за руки и целовала, приводя в немалое смущение, хотя, полагаю, и доктора, и сестры были глубоко тронуты.

Возвращаясь домой после визита в больницу в приподнятом настроении, я подошла к дому и увидела в дворовой арке маленькую фигурку, в терпеливом ожидании сидевшую на чемодане. Карла!

Очевидно, она скопила необходимую сумму из карманных денег и уговорила кого-то из подруг, живущих за пределами пансиона, купить ей билет на поезд. А когда пришло время, просто-напросто присоединилась к отбывающим на каникулы одноклассникам. Заметив меня, Карла вскочила с чемодана, бросилась мне на шею и залилась слезами. Что еще мне оставалось делать? Только позволить нежданной гостье остаться с нами на Рождество.

Незадолго до Рождества налеты на Бристоль усилились. В самые тяжелые недели «Блица» моя сестра Джерри каждый день звонила нам оттуда – узнать, все ли у нас в порядке. Теперь настал мой черед. Мы ежедневно разговаривали с сестрой по телефону, она рассказывала, как сильно пострадал город и с каким мужеством его жители встречают трудные времена. Муж Джерри был врачом, он почти постоянно находился на вызовах, а сама Джерри работала в отряде гражданской обороны.

Двадцатого октября во время бомбардировки Бристоля погиб Индай – брат моей подруги Кумари. Эскадрилья низама Хайдарабада, где служил Индай, помогала защищать город. Ее летчики прославились тем, что из ста вражеских самолетов, летевших на город, они сбили шестьдесят четыре. К сожалению, Индай, опытный и бесстрашный пилот, также уничтоживший несколько самолетов противника, пал в том бою.

Кумари пришла ко мне сообщить о смерти брата. Она была так тиха и сдержанна в своем горе, что у меня защемило сердце при одном взгляде на трагическую красоту ее смуглого лица. Кумари обожала брата, к тому же он был единственным сыном в семье. У родителей остались еще две дочери, но лишь Индай мог продолжить род. Кумари рассказывала, как ему нравилась служба в Королевских ВВС. Индай был счастлив, когда его приняли в эскадрилью, и умер счастливым, потому что защищал страну, которую любил. Мне, однако, трудно было разделить взгляд подруги. Всякий раз, когда в жертву Молоху войны приносилась очередная молодая жизнь, я испытывала ярость и глубокое отчаяние. Иногда, просыпаясь среди ночи, я думала обо всех тех прекрасных молодых людях, павших на полях сражений в каждой из воюющих стран. В Голландии, Франции, Бельгии, Польше, Норвегии людей отправляли в чудовищные концентрационные лагеря за то, что они не пожелали склониться под пятой фашистского ига. И каждый день летчики Королевских ВВС умирали за свою страну в бесконечных воздушных сражениях: или, как писали в сводках Би-би-си, «не вернулся из боя», или, как говорили о военных моряках, «пропал без вести». Кумари, в свою очередь, не понимала меня.