Дианна вырывает меня из мыслей, искоса бросая взгляд.

— Разве ты не знала?

Итак, это то, что она хотела узнать. По крайней мере, есть слабое чувство облегчения от того, что она нас еще не раскусила.

Не знаю, как выразить то, что я даже не знала о существовании третьего брата, не говоря уже о том, что это был он. На самом деле странно, теперь, когда я думаю об этом, что здесь не было никаких следов его присутствия. Я раньше не видела его на семейных фотографиях внизу, хотя на них много изображений его братьев, игравших вместе в детстве.

— Мам, не надо, — предупреждает Шон, прежде чем я успеваю ответить, отвлекая ее внимание.

Чувствую, как их взгляды прожигают воздух. Хотела бы я знать, что творится у него в голове.

Затем он слегка пожимает плечами и отодвигается от стола.

— Думаю, с меня хватит. Помочь с уборкой?

Я сглатываю и смотрю на него. Существовать в одном доме с этими людьми становится все труднее.

15

Шон

Оказывается, я не помню, какие тарелки где лежат. И я не уверен, какая из симпатичных деревянных панелей внизу скрывает посудомоечную машину, поэтому я решаю помыть тарелки вручную и расставить их для просушки на кухонном полотенце.

Раньше я действительно ненавидел мыть посуду, но сейчас, похоже, это единственное, что я могу сделать, чтобы не наломать еще больше дров. Я продолжаю думать, что хуже уже быть не может, но планка продолжает опускаться, и слишком часто — из-за моей собственной семьи.

Конечно, мама находит меня сразу после ужина, появляясь в дверях кухни, когда я наполовину справился со своим заданием.

Я скрежещу зубами, потому что просто хотел бы игнорировать ее до конца сегодняшнего вечера, а, может быть, и завтра тоже. Вместо этого я смотрю на нее, сжимая челюсти и стараясь придумать, что я вообще могу ей сказать.

— Ты не имела права рассказывать Элизе о моем кольце.

— Значит, ты ей не сказал, — замечает моя мама, как будто она уже все выяснила, и я сопротивляюсь сильному желанию закатить глаза. Нет, я не сказал своей бывшей жене, что сохранил оба наших обручальных кольца из сентиментальности. Интересно, подняла бы мама эту тему, если бы знала, кем на самом деле была Элиза?

Я чувствую, как у меня встают дыбом волосы, когда замечаю в окне растущую луну, бледно-голубую ранним вечером, постепенно приближающуюся к полнолунию. Ее влияние на нашу кровь — последнее, что сейчас нужно.

В этом разговоре есть что-то отталкивающее, что-то почти физически тошнотворное. Мы уже ссорились раньше, с участием отца и без него, сотни раз. С тех пор, как я встретил Элизу и был достаточно наивен, чтобы рассказать маме о девушке, в которую был влюблен.

— Я просто не думаю, что это разумно — проводить с ней так много времени. Она занята подготовкой к свадьбе, а ты… — она замолкает, но я чувствую, что знаю следующие слова наизусть. Они высечены у меня на груди. — Тебе не стоит связываться с ней, Шон.

— Она… — я прикусываю язык, прежде чем успеваю закончить предложение. Она больше не моя жена.

Мои когти вонзаются в мыльную губку, зажатую в кулаке. Гнев разливается по венам, я чувствую, как трансформация угрожает разрушить мою рациональность лихорадочной, грубой, безудержной яростью.

Я отступаю, выключаю воду в раковине, отставляю в сторону недомытую посуду и делаю долгий, глубокий вдох через нос.

Но он не успокаивает настолько, как мне бы хотелось.

— Я не могу справиться с этим прямо сейчас, — говорю я маме, ожидая сопротивления. — Я отложу это на завтра, хорошо?

— Шон, нам нужно поговорить…

— Я, черт возьми, не в состоянии сейчас вести разумный разговор, — рычу я, не в силах сдержаться, каждый мой нерв словно натянутый провод.

У меня разрывается сердце, когда я вижу неподдельное удивление на ее лице. За все наши ссоры я так редко кричал на собственную мать.

— Мне нужна передышка. Завтра, хорошо?

Она смотрит в окно и медленно кивает. С этими словами я покидаю комнату, дом, участок.

Еще слишком ранний вечер, чтобы перекидываться, но я чувствую потребность пробежаться по лесу и выплеснуть тревожную, злую энергию, бурлящую в венах. Если я смертельно устану, по крайней мере, я не натворю еще большего дерьма. Я надеюсь.

В Мистик Фоллс одичавший волк, и я в ужасе, что это могу быть я.

Я не знаю наверняка, что то, что осталось от того оленя за баром, — дело клыков моего волка, но я не могу исключать этого. Каждую ночь, ближе к полнолунию, я немного больше теряю себя, и не всегда помню, почему мне приходится выковыривать из зубов маленькие клочки шерсти.

На моей памяти был один раз, когда наш отец убил койота незадолго до полнолуния. В тот период с ним было довольно неприятно находиться рядом из-за некоторых проблем с пивоварней, о которых он переживал.