Шторм мы переждали за одним из островов курильской гряды. Даже с наветренной стороны очень трепало. Я аккуратно исполняла обязанности радиста. Перезнакомилась со всей командой, а с женой капитана даже подружилась - милая и симпатичная женщина.

В Бакланы мы прибыли рано утром, а накануне вечером Харитон рассказал мне свою историю.

Я, по обыкновению, забралась на ботдек - шлюпочную палубу и сидела там на каком-то ларе. Океан был свинцово-черным, огромные черные тучи медленно ползли в небе, закрывая звезды. Я долго сидела задумавшись, уйдя в себя, и не заметила, когда подошел Харитон. Он, кажется, довольно долго стоял на палубе, прежде чем я его увидела, потом сел рядом.

– Предлагают мне идти боцманом на "Ассоль". Но сначала придется здорово поишачить на ремонте. Будут отделывать лабораторию, каюты...

– Как же вы решили?

– Никак еще не решил. Я и на рыбачьем судне хорошо зарабатываю. Конечно, здесь поинтереснее будет. Наука. У меня-то образование... всего восемь классов. Правда, за последние годы читать пристрастился. Успею еще решить. Я хотел спросить: ты, наверно, радистом поступишь на "Ассоль"? Или как? Уж очень, я слыхал, тобой довольны: мастер, говорят, высокого класса.

– Ну, какой там мастер - я же еще и не работала радистом, только училась. Мне пока не предлагали. Я ведь еду как метеоролог-наблюдатель.

– Слышал, но я думал, что, может, теперь...

Удивительно, но в море Харитон не внушал мне той антипатии, что в поезде. Впрочем, Харитон казался здесь совсем другим человеком. Я еще тогда не знала, каким разноликим, бесконечно меняющимся был этот трудный человек. Пока я видела его только в двух обличиях, и в обоих он доверчиво тянулся ко мне, потому что я была похожа на женщину, которую он любил (не имея права любить).

– У меня сейчас ясно на душе, Марфа,- сказал он тихо,- если б не сны... Хоть спать не ложись.

– Кошмары?
– удивилась я. Не походил он на нервнобольного, такой здоровый парень.

– Чуть не каждый божий день вижу во сне, будто я убил человека,мрачнея, пояснил он.

– Может, попить на ночь валерьянки или пустырника?

– Поможет, как мертвому припарки,- отмахнулся он. Мы помолчали. Невесело свистел ветер в снастях.

– Марфа... Ведь я убивал человека. Целых два месяца был убийцей,понизив голос, признался Харитон.

Мне стало страшно. Может, он сумасшедший? Болен?

– Это ведь во сне,- мягко успокоила его я. Харитон хмыкнул:

– Если бы со сне... Наяву. Здесь на Камчатке никто о том не знает. Но тебе, Марфа, расскажу. Может, мне полегчает... Слушай. Ты только выслушай меня. Ведь я от тебя ничего не хочу, кроме того, чтоб когда душу открыть. Ты для этого очень подходишь. Я ведь иногда сам себя боюсь...

Вырос я в тайге. На Севере. Бревенчатые избы по берегу реки. Кедры. Одному кедру около шестисот лет было - молнией его ударило. Сосны, ели, пихты, мхи. Тайга на тысячи километров. Безлюдье. Родители у меня староверы. Отец был человек легкий, веселый, работал по сплаву леса. А вот мать Виринея Егоровна, ох, крутого характера, мрачная, молчаливая. Она прокляла моего старшего братуху Василия за непослушание и антирелигиозную работу на селе. Братуха уехал в Москву учиться, в лесную академию. Кончил. Даже звание какое-то научное получил. И все же с наукой у него, похоже, ничего не вышло. Вернулся в родные места, начальником леспромхоза. Но это уже после того, что со мной случилось...

Я сызмальства промышлял в тайге. Летом собирал ягоду, осенью орехи, зимой ставил самоловы на белку, а то и песца. Ходил с отцом на охоту. А когда отец незадолго до своей смерти подарил мне ружье, стал и один охотиться.

Ты, Марфа, выросла в столице, и наших дел тебе не понять... Тайга - она ничья... Мое право ходить на зверя, когда хочу и где хочу. К тому я привык сызмальства. И вдруг меня называют браконьером, штрафуют, угрожают тюрьмой...

Столкнулся я на узкой дорожке с лесником Ефремом Пинегиным... Актов он на меня составил целую кучу. Штрафов я переплатил - счет потерял. Пока судья не предупредил: еще раз поймают на браконьерстве, отправят в тюрьму.

И разгорелся во мне против Ефрема такой гнев, такая злоба, будто керосина в огонь подливали.

Предупредил я его, что плохо у нас кончится... Тайга большая, так пусть по пятам за мной не ходит. Иначе, мол, пеняй на себя. А Пинегин меня предупредил тоже в последний раз.

И вот, Марфа, у серебряного болотца мы с ним столкнулись. Застукал он меня, как раз когда я свежевал лося. Разозлился он так, будто я из его хлева корову увел. Ну, говорит, Харитоша, больше ты браконьерствовать не будешь. Пошли к судье.

Меня ждала тюрьма: неисправимый браконьер, хулиган, работать нигде не хочет... И все же убивать я его не хотел. Думал только попугать. Я ведь меткий. Выстрелил мимо. Дробью. А он как раз в ту сторону и отшатнись. Упал. Я подбежал. Стою над ним - похолодел весь. Вижу - конец.

Взял я Ефрема на руки и перенес на поляну. Под высокой сосной положил. Ведь люди искать его будут... А сам - в бега...

Приятель спустил меня на моторной лодке вниз по реке. Однако советовал явиться с повинной. Простился и уехал. А я остался один на один с тайгой и совестью.