– Аленка на производстве обедает,- сказал он,- а я хожу в столовую. Неплохо кормят. Давайте я вам подложу салата.

– Сколько тебе лет, Костик?
– спросила я.

– Уже десять. В четвертый класс перешел. Значит, вы и радистом можете? Я вижу, вы спать хотите. Ложитесь на диван. Теперь на нем вы будете спать, а я на сундуке.

– Спасибо. Кто еще живет с вами?

– Нина и Миэль. В общежитии не было мест, так Аленка пустила их пока пожить. Скоро отстроят новое общежитие, и они уйдут. Сестра, наверно, замуж выйдет, за Валерку Бычка...

Костик помолчал, пригорюнившись, потом повеселел.

– А может, и не выйдет. Ей боцман нравится, а он вроде бы не собирается жениться.

– Тебе не нравится этот... Бычок?

– Кому он нравится, медведю? В тюрьме за хулиганство сидел. Теперь клянется завязать, если женится. У него нож есть... вот такой... Острый! Говорит: "Если Аленка не пойдет за меня, то и её и себя порешу". Каждый день как есть с Нинкиным механиком приходит. Водки приносят. Словно им пивная тут. И девчонок угощают... Выгнать бы их обоих...

– Так сестра твоя здесь хозяйка. Почему разрешает приносить водку?

– Боится, что перестанут ходить,- невразумительно разъяснил Костик.

Он принес мне новехонькое одеяло.

– Укройтесь и поспите часок, пока девчонки придут, а я пойду на улицу. Глаза бы мои на них не глядели.

Напоминаю, что Костику шел всего одиннадцатый год. Я вздохнула.

– Костик, у тебя есть товарищи?

– Ясно есть, на улице.

– А какие ты игры любишь?

– Хоккей.

– А читать любишь?

– Люблю, я в двух библиотеках записан.

– Какие твои любимые книжки?

– Про путешествия больше. Сказки тоже люблю... Всякое.

– А каких ты писателей можешь назвать?

– Ну, Гайдар... Жюль Верн. Стивенсон. Про Тома Сойера, как его... Марк Твен. Носов. Андерсен... Я и взрослые книжки читал - Аленка приносила, Миэль. Много есть хороших книжек... А они водку приносят... Когда я вырасту, выгоню всяких таких, однако. Вы спите.

Костик ушел, а я действительно уснула.

...Девчонки стрекотали, как кузнечики. Я проснулась и не сразу сообразила, где я. Был уже вечер, ярко горела трехрожковая люстра... Окна были раскрыты настежь, занавески развевались от ветра. Три подружки прихорашивались перед зеркалом. И разговаривали о боцмане Харитоне, который обещал прийти.

Увидев, что я проснулась, девушки доброжелательно заулыбались и поочередно представились:

– Нина Ермакова.

– Лена Ломако.

– Миэль, что значит: Маркс, Энгельс, Ленин.

Я пожала три крепких, шершавых, горячих ладони. В этой маленькой группе лидером, несомненно, была Нина. Подруги слушались ее беспрекословно. Нина была некрасива, но безукоризненно сложена - высокая, стройная. Кажется, она не догадывалась, что некрасива, и явно считала себя интереснее подруг. Ей было двадцать два года.

Всех моложе была Миэль, маленькая, живая, кудрявая, с вздернутым носиком и лукавыми карими глазами. Ей было шестнадцать с чем-то лет. Она училась на курсах поваров.

Лена походила на своего братца: худенькая, рыженькая, веснушчатая, большеглазая, не то карие, не то зеленовато-серые глаза. Ей недавно исполнилось семнадцать. Она работала вместе с Ниной маляром.

И Миэль и Лена мне понравились.

– Вы из самой Москвы?
– спросила Лена.

– Из самой. Если хотите, то называйте меня на "ты".

– Хорошо. А... ты расскажешь нам про Москву?

– С удовольствием. А где Костик?

– Ходит где-то. Какое у тебя красивое ожерелье. Наверно, дорого стоит?

– Мне его подарили. Оно дороже денег.

– Наверное, твой... парень?
– усмехнулась Нина.

– Нет, женщина.

Девчонки с интересом разглядывали меня, а я их. Одеты они были так же, как одеваются в Москве, правда, все трое в юбках. Брюки они надевали лишь на работу. Оказалось, что Нина и Лена работают по ремонту судов, малярами. И с понедельника их бригада переходит на "Ассоль".

– Не думай, что это так просто,- сказала Нина,- пока приступишь к самой покраске, надо сначала очистить все металлические поверхности от ржавчины, заусенцев, старой краски - руки сломишь! У меня от серной кислоты и щелочи было что-то вроде экземы. Сейчас почти прошло.