Шрифт:
– А где прописаны девочки?
– У пробабушки.
Вопросы сыпятся один за другим. Татьяна Викторовна ласковым голосом пытается выпытать у Иринки подробности "избиения" и как мама ее наказывает.
– Мама наш не накажывает! Она добрая и хорошая.
Спасибо, что не слабохарактерная в этот раз. Добрыня за прошлый ее поругал.
– Может, Добрыня Никитич наказывает?
– Добрыня - да. Накажывает.
Напряжённо заламываю руки. Ирочка, ну ты чего?!
– И как же наказывает?!
– воодушевляется тетка.
– Учим вшякое. Вежливо ругатьша. Контра там... Шельма.... Пройдоха....
– Хм. Не понимаю. Как наказывает-то? Может, в угол ставит тебя?
– Нет, не штавит.
– Обижает?
– Чо пгистали?!
– грозно сводит брови Мирон, швыряя горсть деталей в коробку.
– Ходите сюда... Ходите... К себе ходите!
– Мирон, - прокашливаюсь я.
– Надо быть в-в-в-вежливым.
Заикаюсь от волнения.
– Копаются везде... Мы вас не звали! Уходите.
Поднимает взгляд на дядьку, в поисках поддержке. Тот прижимает палец к губам.
– Пиши, Татьяна Викторовна: "Дети - не социализированные. Педагогически запущенные. Вести себя со взрослыми не умеют. Грубят.".
Что тут скажешь?
– Они просто переживают!
– защищаю их.
– Для них каждая проверка - стресс. Они боятся, что их заберут.
– А зачем вы их пугаете?
– Мы?!
– растерянно не нахожу что и сказать.
Отрываю от рулона салфетку. Смочив, молча оттираю муку с пола. Бросаю расстроенно салфетку в мусорку.
Дверь распахивается. Запуская морозец, в гостиную залетает Добрыня. В распахнутой куртке, с букетом и пакетом.
– Всем доброго дня!
– чуть агрессивно.
Ставит пакет на стол.
Всовывает мне в руки букет, смачно и демонстративно впечатывается мне в уголок губ.
– Привет!
И обнимая, прижимает к себе спиной.
– Что тут у нас?
– строго смотрит на проверяющих.
А я стою под защитой этого огромного мужчины, ощущая как перестают трястись руки. Тискаю нервно его большие горячие кисти, лежащие на моём животе.
Проверка начинает быстро сворачиваться.
– Ну как ты?
– шепчет мне в ухо.
– Ужасно.... Если бы не твой "ангел-спаситель"....
– намекаю на его брата.
Сжимает меня крепче, закрывая крест накрест. И я опять словно под гипнозом. Проверка кажется сном. Скучным, чёрно-белым. И ничем не грозящим. Ощущаю спиной как мощно стучит его сердце.
– Прорвёмся....
– шепчет мне.
– Папка! Нас забегут?
– прижимается к его бедру Мирон.
– Нет, конечно, - смотрит Добрыня рассерженно в глаза главной тётке, которая так и не представилась.
– Кто ж у Спасателя детей заберёт? Это ж скандал....
– У вас тут уксус в доступе у детей, - сварливо.
– Ваша коллега достала его сверху!
– не выдерживаю я.
– Какие-то ещё замечания?
– рычит Добрыня.
– Психолога не посещаете с Ириной.
– Так, приболела она. Придем в следующий понедельник.
Добрыня выпроваживает комиссию, незаметно стукается с братом кулаками на прощание.
Остаёмся одни.
От оправданий и инспекции нашей личной жизни - тошно.
Кот вытаскивает рыбу из под стола.
Ну спасибо и на том, что не при них, что ж....
– Это что ещё такое?
– поднимает брови Добрыня.
Разворачиваюсь в руках Добрыни, утыкаясь лбом в плечо.
– Прости.... Прости, пожалуйста. Я честно стараюсь. Но... они опять там у себя наотмечали каких-то галочек.
И я даже морально готова, что он мне выскажет и оправдываться. Хотя - за что?! Обидное всего, что опять не за что, но все равно виновата.
– Ну всё, успокойся, ты молодец.
Молодец??? Я?!
До меня вдруг только доходит, что я стою с красивым букетом. И он куплен для меня. Добрыней.
Опускаю шокированный взгляд на бутоны, потом поднимаю ему в глаза.
– Цветы....
– Цветы, - пожимает плечами.
Зависаем глаза в глаза.
– Так, Вер Пална...
– чуть наигранно и весело.
– Искажаете тут мне пространство-время, как этот...
Щелкает пальцами, вспоминая.
– Чегная дыга?
– предполагает Мирон.
– Варп*?
– на автомате подсказываю я, одновременно с ним.
– Ага....
– удивлённо дёргает бровями Добрыня.
– Как варп. А чего это вы у меня такие умные?