Но Лесрей меня ненавидела. Я понятия не имела, почему. Нас ставили друг против друга потому, что наставники академии считали нас почти равными по силе. Я была настроена на шесть Источников, Лесрей — на пять. То, что мы обе могли использовать пиромантию и порталомантию, было еще одной причиной. Преподаватели сочли важным, чтобы мы научились сражаться, используя магию, которую также может контролировать противник. В магическом сражении противодействие противнику часто так же важно, как и нанесение своего удара.

Мы учились на третьем курсе, когда Лесрей впервые попыталась убить меня. Конечно, она утверждала обратное, но я знаю, что это правда, даже если наставники ей поверили.

Пиромантия — это не магия управления огнем, как многие полагают, а магия контроля над температурой. Хорошо обученный пиромант может сжечь город дотла или заморозить озеро. Нас учили сражаться как огнем, так и льдом, обмениваться огненными шарами и замораживать землю под собой. Я всегда считала, что очень восприимчива к магии, особенно к огню. Несмотря на это, Лесрей была сильнее. Или, может быть, просто лучше. Или, может быть, просто более безжалостной. Кем бы она ни была, она была еще и пиздой.

Я всегда предпочитала окрашивать мой огонь в зеленый цвет, просто потому что могу, и мне нравится этот цвет. Лесрей предпочитала синий лед, чтобы сбить с толку своих противников. Так было сложнее понять, пыталась ли она заморозить меня или сжечь. Хотя, по правде говоря, обычно было и то, и другое.

Площадка для спарринга озарилась отблесками пламени, бьющегося друг о друга. Стены из песчаника были обожжены таким жаром, что камень давно почернел. Даже земля под ногами была хрупкой от такого количества огня и льда. Я не помню то сражение так отчетливо, как хотелось бы; воспоминания затуманены болью, которая за ним последовала. Я помню, что мы некоторое время обменивались пламенем, обращая атаки соперницы на ее саму. Работа ног важна, как и в любом виде боя, и мы кружили друг вокруг друга, всегда в движении. Всегда высматривая щель для удара.

Сучка-шлюшка атаковала меня огненным шлейфом, который волной покатился по земле в мою сторону. Я уже собиралась перепрыгнуть через него, но моя нога не двигалась. Я даже не заметила, как она приморозила ногу к земле. Я смогла только вскинуть руки и отразить волну огня своей собственной силой, что затемнило мое зрение. Это должно было быть победой, согласно правилам академии. Я так и не увидела приближающуюся сосульку, только почувствовала ледяную боль в боку.

Я помню, как с криком упала на колени. Когда пламя погасло, я увидела, как тает сосулька, и, подняв глаза, увидела Лесрей с мерзкой ухмылкой, знающую, что она победила. Знающую, что она меня убила. Это длилось недолго, поскольку Джозеф нанес ей психокинетический удар, отбросивший ее к дальней стене. Но было уже слишком поздно. Я рухнула на землю, истекая кровью из раны в боку размером с кулак.

Джозеф добрался до меня первым. Я помню, что почувствовала, как в меня хлынула его магия, когда он пытался исцелить меня с помощью своей биомантии. Ему было всего двенадцать лет, но он знал об анатомии землян больше, чем большинство наставников. Я помню, как приходили эти наставники и чувствовала магию других людей внутри себя. Я помню боль. Потом я потеряла сознание. Джозеф любил рассказывать мне, как он испугался, когда я перестала кричать. Он мог чувствовать биение моего сердца через свою биомантию и позже рассказал мне, что почувствовал, как оно остановилось.

Когда я проснулась, в голове у меня стучало, а бок горел огнем. Ирония ситуации не ускользнула от меня. Джозеф спал на стуле рядом с моей койкой, его лицо было бледным и осунувшимся, кожа — восковой и ввалившейся. Мне сказали, что наставники пытались удалить его, но он им сопротивлялся. Ты можешь подумать, что двенадцатилетний ребенок в основном безобиден. Ты сильно ошибаешься. В конце концов, они позволили ему остаться, и я не думаю, что он перестал исцелять меня своей магией хотя бы на мгновение. Из-за попытки Лесрей я потеряла пять дней жизни и несколько недель восстанавливалась. Джозеф потратил почти столько же времени на восстановление здоровья, которое он влил в меня. Любая магия накладывает свой отпечаток на Хранителя, и биомантия — не исключение. Насколько мне известно, Лесрей даже ни разу не была наказана. Наставниками академии, по крайней мере. У меня, однако, долгая память и страсть хранить обиды.

Веревка была редкостью в Яме. Не потому, что ее нельзя было найти, она была повсюду — от ведер до тележек и лифтов. Она была редкостью, потому что использовалась вся веревка, которую доставляли в Яму. Деко был головорезом и управлял Ямой, как криминальной империей, но у него были люди, которые следили за каждым поступающим ресурсом, и такие вещи, как веревка, распределялись экономно. Это не значит, что такие струпья, как я, ничего не могли найти. Нужно было просто знать, где искать.

Я знала человека, за которым охотилась, и примерно представляла, где он может быть. Лепольд был высоким, долговязым струпом, у которого была странная привычка брать потертую старую веревку, разматывать ее и затем снова заплетать. Я думаю, что он каким-то образом находил это отупляющее скучное занятие забавным или расслабляющим. В Яме не было недостатка в безумцах. Он повсюду носил с собой несколько отрезков и использовал их в качестве ставок в особо ценных азартных играх. Я была уверена, что смогу победить Лепольда в большинстве игр, в которые он любил играть, но я была менее уверена в том, что у меня есть что-то достаточно ценное, чтобы побудить его рискнуть своей драгоценной веревкой.