С газетой я уселся под телевизором, где музыканты «Крематория» жаловались, что из-за пиратов они не зарабатывают на кассетах и живут чуть ли не впроголодь, собрался развернуть газету, но взгляд зацепился за заголовок: «Количество жертв стихии перевалило за сотню».

В той реальности, насколько помню, погибло человек семь, в основном моряки, но, чтобы сотня…

Все оказалось не столь драматично. Журналисты использовали известный прием, чтобы привлечь внимание. Погибло тридцать два человека, семьдесят три получили травмы разной степени тяжести. Все равно многовато. Реальность меняется как-то не в пользу людей. Выходит, Гумилев прав, и жизнедеятельность человека влияет на природные явления? Или я просто плохо помню, что случилось тогда?

Было ощущение будто я упустил что-то важное… Что-то неуловимое, но осязаемое, аж извилины зачесались, я напрягся, пытаясь вспомнить, соотнести, увидеть, но без толку.

Пришлось знакомиться с объявлениями. Цены на землю варьировались от 200 долларов в дачных кооперативах до 7000 баксов — недалеко от центра. Квартиры и дома стоили от 800 до 53 000 долларов. В нашем селе ничего не продавалось, я полагал, на вой участок продавец поставила среднюю цену. Сейчас у людей денег нет, строиться не на что, потому все предпочитают покупать готовое жилье, и земля не стоит ничего.

В кухне Наташка расчленяла курицу, напевая:

— Давай вечером с тобой встретимся…

Я сел за стол и спросил:

— Что там твой Андрей?

— В театре прям живет, прикинь, — пожаловалась она, шагнула к плите, перемешала рис. — Там крышу сорвало, и декорации намокли, спасает их, помогает с ремонтом. Я к нему приехала, он час только со мной побыл, домой выгнал. А сам аж похудел, глаза ввалились. Ну не маньяк?

— Разве не за это ты его любишь? — спросил я. — Взрослый, умный, тонко чувствующий…

От последних слов Наташку перекосило.

— Вот пусть и живет со своими… декорациями!

— Но ведь это и твой театр, — попытался разобраться в ее логике я.

— Да я тоже порядки там наводила, но ведь не все же время этим заниматься!

Я попытался объяснить:

— Не надо ревновать мужчину к работе…

Наташка перебила меня:

— Работа деньги приносит. Что не приносит, то так, хобби. Я и в школе учусь, — принялась загибать пальцы она, — и на рынке торгую, и в театре. А он?

— Он же вроде пошел торговать…

— Ага. Ежик птица гордая, не пнешь — не полетит. Пошел, но под угрозой развода! Достал! — Она засопела, нахмурившись. — Всё, я его кормить больше не буду…

Из спальни вышла заплаканная мама, и я поспешил удалиться в нашу с Борисом комнату. Они закрылись с Наташкой и секретничали, жаловались на своих мужчин. Вот что у женщин за мода? Сами же таких выбирают, а потом поносят, тем самым настраивая против них слушателей. По сути-то, тёщи ненавидят зятьев из-за дочкиных жалоб, думая, что изверг над кровиночкой издевается.

Как Наташка рассказала мне ближе к ночи, мама страдает, потому что жена посадила Василия на короткий поводок, и он отдалился от любовницы, домой не провожает, никуда не приглашает, но о разрыве между ними речь вроде не идет.

Понятное дело, что напоминать маме про акции винзавода не стоит, когда она в таком состоянии. Чем все закончится, я представлял: он маму бросит или, что еще хуже, отодвинет на задний план и будет изредка пользовать. Как она справится?

С этими мыслями я и заснул. Проснулся рано, вместе с мамой. Вроде ей было полегче, и я напомнил ей об акциях, она кивнула механически, как болванчик, которого сажают на торпеду авто.

— Да… совсем забыла, всем было не до того. Извини.

— Нормально. Не к спеху, все равно сейчас… сложно все это провернуть. Просто напомни им.

— Кстати, — вскинула голову она, — директор на всех давит, зарплату не платит, вот ему и несут, несут, несут эти акции.

— Плохо. Значит, договаривайся о покупке в ближайшее время. Поговорю с дедом.

Мама криво усмехнулась:

— Как будто я не знаю, что это твоя задумка, и ты берешь акции себе. Странный ты стал, как будто подменили. Вообще тебя не понимаю. Такое чувство, что ты меня старше.

Переубеждать ее я не стал.

— Буду очень благодарен, если ты мне поможешь.

Мама прижала меня к себе и стиснула так, что не вздохнуть, запустила пальцы в волосы.

— Пашка… взрослый такой. Совсем недавно на руках держала, а теперь — мужчина! — Она отстранилась, посмотрела так, словно видела впервые. — Я вот что поняла: у меня есть только вы. Только на вас я могу рассчитывать, только вам доверять.

— Ты не одна, — сказал я и взял ее руки в свои. — Мы с тобой. И бабушка.