Наташка покраснела до кончиков ушей — дошло, что гостья нафантазировала разврат в нашей квартире из-за ее фразы — но ничего не ответила.

Накинув пальто, обманутая жена выскочила в подъезд с криком:

— Будь ты проклята! Будьте вы все прокляты!

Я почти воочию увидел соседскую жадную до сплетен бабку, смотрящую в глазок своей двери.

С балкона я видел, как по дороге ползет запорожец, будто в театре, освещая удаляющуюся законную супругу маминого ухажера, для нас пока безымянную. Казалось, что, обхватив себя руками, она баюкает свое горе, как дитя. Ветер срывал с ее головы капюшон, женщина накидывала его снова и снова. «Запорожец» обогнал ее, и силуэт растворился в темноте.

Повисло напряженное молчание, нарушаемое лишь свистом ветра и мамиными всхлипываниями, и непонятно было, она жалеет соперницу или боится, что теперь, когда их связь раскрыта, возлюбленный ее бросит. Как я-взрослый давно заметил, мужчины становятся инициаторами развода гораздо реже обманутых женщин, хоть сами погуливают на стороне.

А ведь совсем недавно, когда отец ушел, точнее, был изгнан, мама точно так же, как эта женщина, убивалась и не находила сил, чтобы встать с кровати.

Есть ли у этой женщины и маминого ухажера совместные дети? Раз она у него четвертая жена — вряд ли. Значит, он ходок со стажем, и в семьях надолго не задерживается. Но разве это остановит влюбленную женщину? И имею ли я право судить ее, когда человек, одержимый страстью — по сути, наркоман?

В голове крутился текст «Нау»: «Это знала Ева, это знал Адам, колеса любви едут прямо по нам. Чингиз-хан и Гитлер купались в крови, но их тоже намотало на колеса любви».

На кухню к маме вошел я, Наташка и Боря включили телик в зале и не беспокоили нас. Я поставил чайник, разогрел маме гороховый суп, уселся напротив нее.

— А теперь рассказывай, кто он такой.

Из рассказа выяснилось, что Василий Алексеевич работает трактористом на винзаводе, жена его на пять лет старше, зовут ее Катя, детей у них нет. Дети, две дочки четырнадцати и шестнадцати лет, родились в первом браке, а о том, что Катя — четвертая официальная жена, мама узнала только сейчас. Родом он из Диканек, тех самых, о которых Гоголь писал. Подрабатывает извозом, они с братом купили на двоих грузовик, а когда нет работы, ремонтирует автомобили.

Эти простые вещи мама рассказывала с таким воодушевлением, краснея и сверкая глазами, что я окончательно убедился: пропала. Не решила увести завидного жениха на «Волге», а втрескалась по самые уши. Не аферист, работяга, всего добивающийся своим трудом — хоть это хорошо.

— Я ужасный человек, да? — жалобно спросила она. — Выходит, да. Мое счастье — несчастье той женщины.

— Ты не забывай, что есть и его ответственность, — сказал я. — Он предал близкого человека. Даже если собирался уходить от нее раньше, это предательство.

— Я хотела бы отказаться от Васи, потому что так правильно… но не смогу. Не смогу отказаться! Я умру без него, у меня сердце разорвется. — Мама шумно сглотнула слюну и замолчала, потирая горло.

Плохо, до чего же плохо! С большой вероятностью ей будет очень больно.

— Что теперь будет… — прошептала она.

Будет счастье Шрёдингера: то есть будет и не будет одновременно, как тот живой и одновременно мертвый кот.

Мама склонилась над супом, съела пару ложек и отставила тарелку. Лишь сейчас я заметил, как она похудела, но и помолодела одновременно.

— Хороший мужик, надо брать, — одобрила ее выбор Наташка из зала. — Ну, страшный, но у всех свои недостатки.

Мама молча встала и удалилась в свою комнату, откуда не вышла, пока мы не легли спать.

Наверное, в этот самый момент Екатерина устроила разборки с маминым ухажером. Но не исключен и другой вариант: чувствуя, что может его потерять, она, наоборот, окружит мужа заботой и будет молчать. Но поздно: мама точно ему пожалуется. Или тоже будет молчать, и тогда неопределенность растянется на долгое время.

Как бы там ни было, лезть в это я не буду. Но хочу или нет, это уже влезло в мою жизнь.

Следующий день не принес ничего нового, кроме черно-белых фотографий прошедшего урагана. Качество получилось так себе, но что-то лучше, чем ничего.

Что касается маминого друга, он ни ее не бросил, ни из семьи не ушел, но все понимали, что долго так длиться не может.

Понемногу жизнь налаживалась. Поскольку в таких условиях ковыряться в машинах невозможно, Каналья, оставшийся без работы, возил с бабушкой товар на вокзал, а нанятый водитель на «копейке» ждал окончания норд-оста. Кофе я в выходные продавать не повез, вместо этого мы всем нашим клубом плюс Мановар, минус Барик, тренировались в спортзале — директор, благодарный за ремонт, поверил в нашу сознательность и велел сторожу нас пускать без взрослых, причем не на час, а на целых два! И раздевалками пользоваться разрешил.

Помня, что Мановара должно ударить током, я ему постоянно напоминал, чтобы он сторонился проводов, которые может заново оборвать ветром. Похоже, мое внушение не прошло даром, и опасность миновала. Теперь Игорь не повредится рассудком и не скатится на дно.

Поскольку Памфилов все уши мне прожужжал, что ему некуда девать хурму, которую я обещал купить, в понедельник после уроков мы с Канальей заехали к нему, чтобы перевезти товар к бабушке. На рынке я попросил Каналью остановиться, чтобы купить еду домой.