Сегодня после школы он планировал взять урок живописи у Эрика, и лишь к шести часам прибыть на базу. Вроде бы все складывалось отлично, но день меня тревожил, потому что отец должен вспомнить про сына и нагрянуть в гости, а тут Василий Алексеевич. Мама очень старалась его куда-нибудь выпроводить, но он приболел и остался дома.

Только я заправлял кровать, как прозвенел дверной звонок. Из спальни выскочила встревоженная мама, заметалась по квартире, рванула в прихожую и перенесла вещи Алексеича в спальню да там и закрылась.

Испуганный Боря высунулся из ванной и взмолился:

— Откроешь? — И спрятался, хотя гость-то — к нему.

Я постучал в ванную и сказал:

— Выходи скорее! — И только тогда глянул в глазок и открыл.

Как мы все уже поняли, на пороге стоял отец — решил заскочить пораньше, до работы. Родитель будто бы постарел, его обычно стриженые брови заросли, глаза ввалились, монгольские скулы проступили четче. На нем была черная куртка-дутик, брюки и черные берцы.

— Привет, па, проходи. — Я посторонился, пропуская отца в прихожую.

Он принялся расшнуровывать берцы, увидел ботинки Алексеича, и его перекосило. Я напрягся. Ну все. Что будет: драка или просто ор?

Но, надо отдать ему должное, скандал отец устраивать не стал, просто стиснул зубы и процедил:

— Где Борис?

Открылась дверь в ванную, и оттуда вышел брат, выпуская запах мыла и сырости.

— Папа! — пробасил он, улыбаясь, сделал шаг навстречу и замер, вспомнив, что отец не приемлет телячьих нежностей.

— С днем рождения, сын, — отчеканил отец, протянув ему пакет.

Боря сразу же сунулся туда, сделал вид, что рад, и предложил:

— Хочешь с нами есть праздничный торт?

Отец сглотнул слюну и спросил:

— «С нами» — это с кем?

Боря потупился и выдал:

— Я и Павел.

Подумав немного, отец сказал:

— Почему бы и нет? А где… Наташа? — Перед тем, как пойти на кухню, он заглянул в зал, где на моей кровати были навалены вещи Алексеича, тоска в его глазах сменилась гневом.

— В школе, — соврал я, не хватало, чтобы он узнал о ее престарелом кавалере. — К новому году готовятся, ей надо пораньше.

За столом отец уселся на место, где обычно сидел, когда жил с нами, потарабанил пальцами по столешнице, убрал руку. Боря сел напротив, подперев голову кулаками.

— Чай? Кофе? — спросил я, ставя чайник на плиту. — У нас натуральный, растворимый. Бутеры будешь, или сразу торт?

Я непредусмотрительно раскрыл холодильник, где виднелась целая курица, молоко, колбаса, сыр, масло. Да что говорить, наш холодильник ломился от яств! Отец увидел все это и аж почернел, помолчал немного и выдавил из себя:

— Как вам живется? Купил он вас, да?

— Па, кофе или чай? — еще раз спросил я.

— Кофе целое состояние стоит, — будто не слышал меня отец. — Купил, да?

— Он сам по себе, мы сами по себе, — попытался остудить его пыл я. — Кофе — мой, я его продаю. Продукты тоже мои и то, что бабушка передала. Не надо портить Боре праздник, пожалуйста.

Брат дрожащими руками выставил на стол торт и принялся нервно притопывать.

— Он… спит в моей постели! — Отец припечатал кулак к столу — аж торт подпрыгнул.

Хотелось сказать, что не надо было вторую семью заводить и третировать нас, но я промолчал, чтобы не злить его еще больше, и так воздух, казалось, звенел от напряжения.

— Это его «Волга» у подъезда, да? — не унимался отец.

Как медведь, бросающийся на бочку с гвоздями, он ранил себя и все больше и больше злился. Закипел чайник, я залил кофе в чашках себе и ему, Боря предпочел чай. Подождав, пока напиток заварится, я плеснул в чашку молока и поставил ее возле отца.

Бледный Боря, еле держа нож, отрезал три куска от покупного маргаринового торта с пышными кремовыми розами, разложил куски по тарелкам.

— С днем рождения, Борис! — провозгласил я и протянул ему конверт с акцией «МММ».

Боря заглянул туда, улыбнулся и задрожал еще больше. Отец тоже это заметил, ковырнул торт, отложил ложку и крикнул так, чтобы все слышали, включая соседей:

— Наташу уже из дома выжил этот козел, что я, не вижу?! Пусть только пальцем вас тронет — посажу.

— Спасибо за поддержку, — пробормотал Боря, занялся своим куском торта, косясь на расстроенного родителя.

— А вы, если он руки распустит, сразу мне говорите! — воодушевился отец.