Эта глава исследует недавнюю предысторию нынешнего кризиса международного права; а также набрасывает средства спасения из тупика.

Несколько лет назад, Тони Карти написал «Разложение международного права» 190 . В провидческом отрывке он утверждал:

В 2002 г., после американско-британского ответа на события 11 сентября, Дейвид Чандлер объявил взамен о «деградации» международного права. Теперь, после вторжения в Ирак и его оккупации с 2003 г. по настоящее время, трудно спорить с его заключением, что «международное право больше не принимается как законное ограничение применения силы западными державами, притом, что принудительное вмешательство западных держав в дела других государств всё более легитимизируется в рамках „международного правосудия“… Разрыв между „правосудием“ и „законностью“ привёл к деградации международного права, а не к его развитию» 192 . С этим утверждением перекликается Ноэлль Кениве в своём обзоре европейской континентальной литературы, вопрошая, претерпело ли международное право действительную перемену с 11 сентября 193 . Её заключение сурово. Основным последствием ей видится «…значительный рост респектабельности применения военной силы в ответ на терроризм… …Степень, в которой доктрина „справедливой войны“ некоего вида получила своё основание в оправдании такого подхода, обеспечивает немного удобства. Как отметил Делькур 194 , это развитие кажется, прежде всего, признаком „вырождения международного права и омертвления системы коллективной безопасности“, главным образом вызванного появлением „гегемона“» 195 .

Эта глава является попыткой отразить то, что случилось с правом, и решить, можно ли вновь привести право и власть к отношению, в котором будет перспектива для правосудия. Я говорю «вновь», ибо здесь настаивается, что развитие международного права в течение «Холодной войны» происходило на основании совершенно демократичном, прогрессивном и гуманном. Это положение — то, что я описываю в этой книге как «революционный консерватизм».

Моя отправная точка в этой главе, вслед за ссылкой на капитал во введении,— вампирическая метафора, жуткая прелюдия к последующему. Хотя эта глава включает трагедию в трёх актах — Ирак (с 1991 г.), Сербия (с 1999 г.) и Афганистан (с 2001 г. и акт этот никоим образом не разрешён к настоящему моменту),— моя отправная точка — 1986 г.; свершившийся тогда акт мести, оказавшийся пугающим предупреждением, может поощрить заблуждение, что история — просто порочный круг. Также примечательно, что ни одно из описываемых трёх бедствий не достигло завершения. Каждое продолжает нести воздаяние, по меньшей мере отчасти через закон непреднамеренных последствий, закон, с особенно безжалостной нешуточностью приложимый к Соединённым Штатам. Тем более это относится к Ираку с марта 2003 г.

Ироническим аккомпанементом добавляется далее элемент контрапункта: слова самого солнечного оптимиста, типичного нормативного либерала, истинного сторонника верховенства норм и правил в международном праве, Томаса Франка 196 .

Этот очерк сосредоточен, прежде всего, на академических работах относительно трёх вышеназванных событий. Я помню прямую критику со стороны Хилари Чарлзуорт развития международного правоведения через исследование «кризисов» 197 , и признаю себя виновным. Однако сама Чарлзуорт указывает, что «один из путей — это вновь сфокусировать международное право на проблемах структурной юстиции, поддерживающей повседневную жизнь. Как могло бы выглядеть международное право повседневности?» 198 . Одна из целей данного анализа будет состоять в том, чтобы постараться показать, как можно отстоять международные права человека и международную юстицию, включающую в себя права человека, понятые не как дискурс, в котором «упадочное видение общественного мира» служит «поддержанию самоуверенности правящего класса» 199 , но как продукт и катализатор реальной борьбы. Это — независимый взгляд на права человека, за который я выступлю позже в этой книге.

Не в последнюю очередь эта глава стремится подтвердить положение Майкла Байерза, размышлявшего в 2002 г. над предыдущим десятилетием насильственных мер против Ирака: «Хотя право обязательно является результатом и отражением политики, оно, однако, сохраняет специфику и сопротивляется краткосрочным переменам, что позволяет ему ограничивать внезапные перемены в соответствующей силе и внезапные перемены в политике, мотивированные последовательным сдвигом восприятия возможностей и частных интересов» 200 . Это особенно верно, если право является результатом и отражением не только силы, но и борьбы и сопротивления: то есть, не исключено, что само право сможет оказать сопротивление.

Международное право не просто деградировало, оно было также нарушено — но нарушено, судя по всему, с его собственным энтузиастическим участием. Три образца применения вооружённой силы — против Ирака, Сербии и, наконец, Афганистана — выглядят тремя актами в трагедии глубинного обмана, жутких отношений вампира и невесты между правом и властью. Эти три стадии могут быть описаны следующим образом. Сначала — заключение брака, когда право и власть, освобождённые окончанием «Холодной войны», казались настроенными на долгожданный счастливый союз; во-вторых, совращение, когда власть стремилась посягнуть на средства создания права, международный обычай; и третья, отвержение, когда власть, овладев правом, отвернулась и ушла прочь.

Антонио Кассезе, в качестве первой реакции на американский ответ на 11 сентября, опознал другую вампирскую особенность, воспроизводство вампиров через отравленный укус. «Итак, ответ на ужасную трагедию 11 сентября может привести к приемлемой правовой перемене в международном сообществе только в случае принятия разумных мер, в максимально возможной степени на коллективном основании, которые не входят в противоречие с общепринятыми принципами этого сообщества. Иначе откроется дорога установлению той анархии в международном сообществе, к которой так страстно стремились террористы» 201 . То есть, говоря более прямо, терроризм породил терроризм; его жертва, его заклятый враг, только и желает, оказывается, повторить цикл смерти и разрушений.

По одному вопросу этот очерк занимает решительно позитивистскую, базовую позицию — революционный консерватизм. Я имею в виду простые слова Устава ООН, взятые вместе с тяжко завоёванной государственной практикой и opinio juris относительно применения силы, «неотъемлемым» правом на самозащиту и особенно скользкой доктриной «упреждающей» самообороны 202 .