Томас Франк указал одно из решающих различий между войной в Заливе и войной в Косове — между «…смягчением и оправданием. Ни Госдепартамент США, ни НАТО всерьёз не попытались оправдать войну в терминах международного права» [250] . Он был вынужден к этому заключению неопровержимой критикой законности войны со стороны Бруно Симмы [251] . Франк ответил:

Главный вопрос, однако, в том, привели ли действия НАТО, особенно Соединённых Штатов, в рекордно короткие сроки, к новому творческому развитию в обычном международном праве через государственную практику и opinio juris? Иначе говоря, перекрыл ли императив — как это представляет НАТО — предотвращения гуманитарного бедствия в Косове, а именно геноцида или, во всяком случае, этнической чистки косоваров сербами, запрещающие применение силы положения Устава ООН? Этот вопрос выдвинулся вперёд в Руанде в 1994 г., когда казалось, что предложенная Бернаром Кушнером доктрина «друа э девуар д’ингеренс» (droit et devoir d’ingerence, фр. — «право и долг вмешаться») была главным оправданием французского вмешательства, операции «Бирюза», одобренной Советом безопасности постфактум [253] .

Дебаты велись прежде всего на страницах «Юропиан джоурнал…». Бруно Симме отвечал Антонио Кассезе, принципиальная позиция которого по вопросу об упреждающей самообороне была отмечена выше. Кассезе представил два проникнутых болью очерка [254] . Отвечая на вопрос, движется ли международное право к новому обычному праву «насильственных контрмер» в ответ на гуманитарное бедствие или массовое и грубое нарушение прав человека, Кассезе утверждал, что, если такое новое право действительно развивается, то практика и opinion juris могут самое большее оправдать меры, предпринятые лишь в чрезвычайных обстоятельствах, когда у вмешивающихся есть разумное субъективное мнение, что только немедленное вмешательство предотвратит бедствие, и только пока Совет безопасности не может установить свой контроль.

Что наиболее примечательно, Независимая комиссия по Косове [255] , включающая таких светочей прогресса как Ханан Ашрави, Ричард Фолк, русский дипломат Олег Гордиевский, и под председательством Ричарда Голдстоуна, пришла к выводу, что вмешательство было «неправомерным, но легитимным» [256] . Для Джека Доннелли это демонстрирует «напряжённость» — но «полностью приемлемо» [257] . Дэвид Рифф намного менее любезен в своей оценке: он описывает отчёт комиссии как «самообман выдающихся личностей» [258] — иными словами, «великих и добрых международных социал-демократических кругов» [259] . Он делает веское, по-моему, замечание, что «государства бедного мира выступают против вмешательства в Косове, ибо по-прежнему верят, что суверенитет остаётся лучшей защитой против иностранной гегемонии» [260] . Более спорно его утверждение, что «…такие вмешательства, независимо от незаинтересованности или облечённости мандатом ООН или новым международным правом, есть колониальные предприятия» [261] . Особенно резко он настроен против «мирового понимания прав человека», поскольку оно «до странности безразлично к истории» [262] . Томас Вайсс, напротив, приветствует отчёт комиссии, и утверждает, что «человечность или святость жизни является единственным подлинным первостепенным принципом вмешательства. Защита права на жизнь, в широкой интерпретации, принадлежит к категории обязательств, уважение к которым в интересах всех государств. Все остальные — включая священное трио нейтральности, беспристрастности и согласия, а также легалистические соображения о желательности одобрения со стороны ООН — являются принципами второй степени» [263] .

Cпециалисты-правоведы не смогли заметить политические императивы, которым было поставлено на службу право. Кристина Грей указывает, что Косова — ещё один случай (после Руанды, Албании и Гаити) стремления к законности, побудившего США, Великобританию и другие страны НАТО претендовать на то, что применение ими силы в Косове происходило на базисе Совета безопасности [264] . Она добавляет: «Это уже не простая интерпретации эвфемизмов типа „все необходимые средства“ для разрешения применения силы, когда из предыдущих дебатов ясно, что сила подразумевается: США, Великобритания и прочие зашли гораздо дальше, искажая формулировки резолюций и игнорируя предыдущие дебаты ради претензии, что они действовали от имени международного сообщества» [265] . Кристин Чинкин в статье в «Юропиан джоурнал…» выступила с наиболее лаконичной и уничтожающей критикой Косовской войны:

Одна из целей этой книги состоит в том, чтобы привести доводы в пользу укоренённого в истории содержательного взгляда на права человека, на основе которого такая риторика может быть вырвана из рук США и Великобритании и обращена против них как мощнейшее оружие. Само международное право может быть представлено в весьма ином свете.

Так, старейшина американских юристов-международников, Луис Хенкин, была весьма прям в отношении международного права: «…Право таково, и оно должно быть таким, что одностороннее вмешательство военной силой государства или группы государств незаконно, если не уполномочено Советом безопасности» [267] . Специалист по правам человека Джек Доннелли, признавая, что это было взглядом большинства комментаторов, добавил, что «…не следует игнорировать моральные аргументы за гуманитарное вмешательство» [268] . Его позиция состоит в том, что «сталкиваясь с конфликтом между правовыми и моральными нормами, политические соображения, а не разлагающее влияние, должны иметь вес при выборе действий и в суждении о таких действиях» [269] .

Однако под конец Томас Франк позволил себе оптимистическое заключение, в соответствии со своими теориями законности и справедливости в международном праве: «Окончательный урок Косовы — что, наконец, Организация Объединённых Наций — пусть ею пренебрегают и её обходят — вновь стала существенным помощником в завершении конфликта. ООН — форум не единственный для осуществления творческой, длительной многосторонней дипломатии, но остающийся жизненным и незаменимым» [270] .