Саша встал на четвереньки, поднялся и побрел к складу, где мужики уже брали первые мешки.

— Ничего, ничего, — говорил Заботин, — кровь из носу, а терпи.

— Воспитатель, — усмехнувшись, вполголоса сказал Эдька. — Подходи, чего телишься! — рявкнул он на Сашу.

«Заткнись ты. Забрался, куда полегче, еще и командуешь», — хотел огрызнуться Саша, но не посмел.

После обеда машин прибавилось, и порой Саша раскаивался, что удержался, не улизнул потихоньку в обед. «Теперь уже поздно, не уйдешь. Как под взглядами мужиков пойдешь через широкий двор к воротам? А что скажешь отцу? Лехе? Сбежал, слабаком оказался, треплом? Да не будут мужики смотреть, некогда им смотреть, работать надо. Разве что Эдька плюнет да крикнет что-нибудь».

Но вот машины подъезжают все реже и реже.

Эдька, разогнув спину, сипловато кричит с машины:

— Шоферня, по домам! В стойла!

Шоферы хохочут над ним, высунувшись из кабин.

— Саша, Саша, Сашенька, вставай, — настойчиво повторяла стоявшая внизу мать.

— Мам, — в полусне мычал Саша, — не пойду я, мам. Не пойду я, не хочу, завтра.

— Что ты, Саша, — говорила мать, — не завтра, на работу надо каждый день ходить. Папа устраивал, просил, а ты на второй день и не придешь.

Вчера он едва дошел до дома, последние шаги шел, уже засыпая. Мать встретила его во дворе, куда-то звала, тянула за руку, но он, не слушая ее, шел только к сарайке. Там он хотел рухнуть прямо на пол, но сообразил, что перепугает мать, влез по лесенке на полати, упал поперек их и сразу захрапел.

Казалось, всю ночь он не спал, столько раз он просыпался и вновь погружался в короткий кошмарный сон.

Даже во сне все тело горело и ныло томительной болью, а когда мать пришла будить его, голову с подушки приподнять и то было мучение.

— Саша, Саша, — уже сердилась мать.

«И как ей не жалко его! Не положено ведь до 18 лет такие тяжести переносить, вредно для здоровья. Нет, надо, надо встать. Не матери это нужно-то, тебе. И Лешка ждет. Ну вставай же, вставай!»

Саша застонал, желая разжалобить мать, перекатился на живот и полез вниз.

Солнце сияло на светло-синем небе, опять обещая безоблачный, знойный день.

В порту все было так же, как и вчера, и никому не было дела, что он насилу дошел до порта, а ведь еще целый день работать.

Он подошел к мужикам, поздоровался. Никто даже не подумал спросить его, устал он или нет, пожалеть, похвалить, молодец, мол, крепкий парень, пришел все-таки на работу. Чурки бесчувственные.

Заботин смеялся о чем-то с Эдькой, Шитов сидел на скамейке и курил, а Сереги с Володей не было видно. Саша прислонился к стене. Сесть бы, но сесть и встать была целая проблема, не станешь же здесь кряхтеть и охать, как дома, желая разжалобить мать.

— Молодой, — позвал его Эдька. Саша медленно повернулся всем туловищем.

— На, носи. — Эдька подал ему старый шлем.

— У кого взял-то? — спросил Эдьку Заботин.

— У Мишки. На больничном он.

— А чего с ним?

— Со спиной чего-то.

Саша взял шлем и отчего-то так растерялся, что даже не сказал спасибо, а когда спохватился и промямлил что-то, Эдька уже не смотрел на него.

Опять заревел гудок, все пошли к складу. У склада, загораживая ворота, стоял четырехосный вагон. Шитов обошел кругом вагона, понося на чем свет стоит железнодорожников, оставивших вагон.

— Машина придет, так дернем, — предложил Серега.

— Машину разгружать надо, а не вагоны дергать. Валька, неси-ко помогатель.

Заботин вынес из-за склада толстый, полого изогнутый лом с тупым клинышком, наваренным на конце.

«И чего они суетятся, стоял бы этот вагон тут сто лет».

Лом подсунули под колесо и, отжимая его вниз, пытались стронуть вагон с места, но клинышек то с визгом проскальзывал, не зацепляясь, то лом совали слишком далеко, и все усилия оказывались напрасными.

«Так и надо, пусть весь день стоит».

— Мартышкин труд, — сказал Серега.

— Дай сюда, — зло посмотрев на Серегу, сказал Шитов, взял лом у Заботина и поддел удачно. Послышался тонкий, неуверенный скрип, вагон хило дрогнул, качнулся и… застыл.

Шитов засопел. Эдька ругнулся, темнея лицом.

— Советские грузчики, помогите! — завопил, болтая ногами, повиснувший на ломе Заботин проходившей мимо бригаде.

Мужики с радостным ревом бросились к вагону, облепили его. Вагон вздрогнул и еле-еле покатился вперед, Шитов только подсовывал лом. Слышался дружный возглас, скрежет и визг металла. Наконец лом бросили и вагон свободно покатили руками. И Саша, захваченный общим порывом, толкаясь плечами среди пахнувших табаком и потом горячих мужиков, наступая кому-то на ноги, оживал.