За камерами был закуток — курилка катальщиков. Еще издали Лиза услышала их голоса. Она подошла тихо. Катальщики в первый момент оба изменились в лице, и Васька Жуков, который бессчетное количество раз увольнялся и вновь поступал на завод, что-то сунул за железный ящик.

— Черт! Лизка! — сказал он, увидев, что беспокоиться было нечего. — Думал, мастер. Напугала.

Лиза заглянула за ящик.

— Ой вы, — она покачала головой, — мы ждем, а они… Неужели вам времени мало, надо и на работе еще?

— Лиза, покурить-то можно.

— Начальник тоже нашлась, — махнул на нее рукой Митька Крылов, недавно вернувшийся с череповецкой «химии». — Торопишься, так катай сама.

— Покурить, покурить… — Лиза подошла к вагонетке и резким толчком, напрягшись, вкатила ее на поворотный круг.

— Да посиди-и, Лизок, — звал Васька, — успеешь до конца смены.

— Некогда мне конец смены ждать.

— А чего, ни мужика у тебя, ни ребенка, куда торопишься-то? На танцы, что ли?

— Не твое дело.

— И не в свою смену тем более. С кем подменилась-то?

— С Симой.

— Вроде вы разругались с ней на днях, я слышал.

— Ума у тебя нет, — сказал Митька, — все с кем-нибудь подменяешься; просят тебя, дуру, все кому не лень.

— Чего мне с ней ругаться, это она завела. С мужем неладно у ней.

— Постой, постой, — говорил Васька, доставая из-за ящика бутылку. — Анфиса, мать-то твоя родная, слышал я, грозилась: в лепешку расшибусь, устряпаю Лизку замуж. Такая девка, говорит, ни за что пропадает.

— Какая уж она, поди, девка, — дернув нижней губой, сказал Митька.

— Давайте вагонетки! — Лиза повернула на поворотном кругу тяжелую вагонетку, упираясь руками, столкнула ее с места и повезла вперед. Поравнявшись с печью, она услышала, как сзади, постукивая по рельсам, с шумом приближался караван вагонеток.

Кто-то верно сказал, что обстоятельства сильней человека. Он не пришел к ней ни после смены, ни завтра, ни даже послезавтра.

Вернувшись с автобусной остановки домой, он нагрел воды и начал мыть посуду, оставшуюся с вечера. За этим занятием и застал его Женька Колесников и двое Женькиных корешей. Ладно Женька — свой человек, а эти-то двое? И чего он их смутился? Вроде наплевать, на каждого смотреть — самому не жить, один человек живет, кому какое дело, но вот картинка: стоит он у таза, рукава засучены, в руках тарелка и трет он ее тряпкой. Передник еще — и будет чистая баба. Не хотел ни пить, ничего не хотел, а тут сдвинул посуду в угол, закрыл от стыда газетами — и понеслось! И ведь держал он в голове: приду к ней, приду, а сам — мужики давно ушли — задремал на стуле.

Где-то хлопнула дверь, повеяло свежим, и оказалось — он у Лизы. Сейчас дрогнет занавеска, войдет она. Он с изумлением видит, как все вокруг него заливает высокий дрожащий свет.

— Ты еще спишь? — нежно прошелестел ее голос.

— Сплю, — смиренно ответил он, и вся его взрослая жизнь, за исключением отдельных редких дней, показалась ему сном. Проснуться бы от этого сна, но как? Нет, поздно мне просыпаться, — подумал он и очнулся у себя на кухне.

Второй час ночи. Куда пойдешь? С утра тогда сразу к ней.

А утром, он еще спал, пришел сосед со второго этажа, Галин муж Колька. Надо привезти лодку с лодочной станции. Он не уважал Кольку, хвастуна и пропойцу; что за человек — утюга самому не починить, но раз просят помочь, отказать как-то грешно.

На лодочной станции повстречались старые друзья — где их только не встретишь! То да се, слово за словом, рублем по столу, как с друзьями не трахнуть. И пошло, и поехало. День за днем. Такая карусель закрутилась, насилу он из нее вырвался.

Отворяя знакомую дверь, Карташов почуял запах варящегося супа. Правда, пока варилось одно мясо, а Лиза чистила картошку и крошила ее в кастрюлю.

— Пришел, — как бы самой себе сказала она. — Где пропадал-то?

— Дела. — Карташов повесил кепку на проволочную вешалку, стал у печки, закурил. На щеке у Лизы лежал розовый отсвет, на лбу блестело несколько капелек пота, а губы и глаза поигрывали скрытой и рвущейся наружу улыбкой. Казалось, так было всегда: пришел, стоит у печки, курит. И так же когда-то варился суп, он даже знает наперед, что сейчас скажет или сделает она.