– Тогда вы очень вовремя. Маг сегодня явится отмечаться. Человек он пунктуальный, так что объявится с минуты на минуту.

– Что еще можете о нем сказать?

– Даже не знаю. Режим пребывания не нарушает, предосудительных разговоров не ведет, в злокозненной ворожбе не замечен.

– Допускаю, что не замечен. Общается с кем?

– По делу, со всеми. За амулетами к нему не только с нашего, но и из соседних округов люди ездят. И по медицинской части обращаются. Сейчас, когда госпожа Трубинская у нас работает, меньше, а когда у нас четыре года лекаря не было, только к нему и ходили.

– А на личном уровне?

– Так, чтоб не по делу? Ни с кем. Совсем ни с кем.

– Люди к нему как относятся?

– Не то чтоб боятся, хотя и это есть, но скорее уважают. Вообще же мы к нему не лезем, он к нам. Соблюдаем дистанцию к взаимной выгоде.

Дознаватель кивнул, ненароком считав воспоминания наместника пятнадцатилетней давности. Дозволения на волховское воздействие у Яромира не было, да и не собирался он на основании мельком увиденного, предъявлять что-либо суду. Так, для общего впечатления, потому что считал, то, что в памяти человека само всплывает на поверхность при первом или внезапном упоминании о человеке или событии, очень часто является его наиболее яркой характеристикой.

***

Из воспоминаний ротмистра Балбаша

Наместник Большекряжского округа ехал в райцентр с твердым намерением без нормального волхва назад не возвращаться. Первый снег надежно лег на землю буквально вчера. Невысокое октябрьское солнце радостно играло в вершинах одиночных могучих кедров, сверкало на заснеженных склонах перевала, согревая не столько уже тронутый морозцем воздух, сколько сердце. Засидевшаяся упряжка споро волокла нарты, оглашая окрестности звонким лаем. Таким ходом за пару часов до Старого Урингая доберутся. Это зимой в большие снега проблема. Даже когда на перевале у Большого Кряжа постоянно дежурит волхв, то в феврале – марте дорогу совсем заметет.Если волхва не будет, перевал намертво закроется уже в декабре.

Волхв в Кряжевском нужен позарез. Причем сильный. Вот только что делать сильному волхву в глухом приполярном селе охотников-сабариков, с тремя иведскими кочевьями неподалеку? Вот именно, нечего. Поэтому больше года, от силы двух здесь никто не задерживается. Скучно тут ученому человеку. Наместник Балбаш это хорошо понимал. И отчего присланная этой весной на стажировку выпускница столичного волхвучилиша сбежала еще до наступления настоящих холодов, он тоже хорошо понимал. Вот только коренному северянину, сыну иведки и сабарского офицера пограничной стражи Балбашу за родные места было обидно.

То, что староурингайское начальство исхитрилось найти безработного волхва на полярную ночь гладя, было с родни чуду. Балбаш сильно подозревал, что ему опять подсунут бабу или алкаша. Пару месяцев назад он бы возмущался. Но теперь не до жиру, он будет рад любому.

Так что поднимаясь по скрипучим ступеням крыльца районной управы он с беззлобным превосходством старожила гадал к какой из двух традиционных крайностей склонен пришлый. Обычно новички приезжают на Север либо в шубе средь лета, либо в кожаных штиблетах средь зимы.

Начальство встретило наместника с той подчеркнутой жизнерадостностью, от которой у хоть сколько-нибудь внимательного человека тревожно екает сердце.

– Ох, чую, господин начальник, подсунешь ты мне нынче кадра, – начал прощупывать обстановку Балбаш.

– Тебе, хитровану, чего подсунешь, как же. А колдун сильный, не сомневался. И главное надолго. Боевой маг-рыцарь Империума сослан сюда на вечное поселение.

– И что он здесь делать станет?

– То же, что и все прочие делают: зимой спускать лавины и чистить дороги, летом гонять гнуса и упырей, по возможности лечить, втихаря подторговывать амулетами и браконьерничать помаленьку. Большее едва ли себе позволит. Во-первых, на нем охранных заклятий навешано как конфет на новогодней елке, не рыпнешься. Да и если не дурак, то на рудники не хочет, небось.

– А если дурак? – озадаченно уточнил Балбаш.

Наместник опешил настолько, что не нашелся чего и возразить. Он, конечно готов ко многому, но заполучить монстра, способного взглядом дома жечь и убивать ради удовольствия, ему совсем не улыбалось. В конце концов, у него семья не где-нибудь, а в Кряжевском живет.

Начальство же оперативно расценило его молчание как знак согласия и сунуло кипу бумаг на подпись. Пока так и не нашедший, что возразить, наместник покорно подписывал многочисленные акты приемки-передачи ссыльного, конвоир ввел мага. Балбаш ожидал увидеть звероподобного, пышущего злобой амбала вроде виденной только на картинках гориллы-обезьяны. Но перед ним встал, держа в руках тощенький заплечный мешок, весьма среднего роста осунувшийся после непростой дороги человек с виду неполных тридцати лет. Скорее жилистая, чем накаченная фигура. От природы смуглая кожа после нескольких месяцев без солнца имеет нездоровую бледность. Волосы седые. Взгляд пустой и равнодушный. В общем Балбашу оставалось смачно ругнуться про себя и окончательно согласиться. Ну не показывать же, что он боится этого обормота, в конце концов!

Оглядев для порядка явно казенную, причем недавно выданную и не обмявшуюся еще по фигуре, но вполне добротную, по сезону одежду мага, наместник удовлетворённо кивнул.

– Ну, что, поехали что ли?

Ссыльный молча закинул мешок на плечо и вышел следом.

Неумело устроившийся на непривычных нартах пассажир молчал. Да что там молчал, лишний раз в сторону ловко управляющегося с брехливой упряжкой Балбаша смотреть опасался. Что здорово улучшило настроение наместника. Похоже рога магу пообломали основательно. Парень до сих пор не чает, как жив остался, а значит нарываться не станет.