Легкий снегопад. Роберт стоит на вокзале без пальто, но не раскрывает зонта. Он, кажется, не мерзнет. Прогуливаемся по Занкт Галлену и направляемся в Гильге, где мы единственные посетители. Позже Роберт еще долго говорил о приметной официантке с раскосыми глазами, которая кружилась у него за спиной. «Надо было остаться!» Когда во время обеда на рыночной площади я говорю, что официантка, обслуживающая нас сейчас, гораздо красивее, Роберт отвечает, что не это важно. Он рассматривает человека как целое, его сущность.

В магазине одежды примеряем костюмы. Хозяин принимает его за моего отца. Но готовая одежда Роберту не подходит из-за сутулости. Он хочет что-то «простое, ничего броского». Поскольку снятие мерок и прочее заставляют Роберта нервничать и он краснеет, мы сбегаем, ничего не купив.

Темная баварская пивная. Крепкое пиво. Роберту здесь нравится. Он закуривает одну за другой сигареты Parisienne. Со сдержанной иронией Роберт спрашивает, добился ли я существенных результатов, опубликовав книгу «Большой маленький мир» в издательстве Rentsch. Хвалит Виланда и Лессинга, Маттиас Клаудиус слишком наивен для него.

— Я никогда не завидовал классикам, скорее второстепенным писателям, особенно Вильхельму Раабе и Теодору Шторму. Я тоже мог бы заниматься подобными вещами, писать приятные буржуазные истории, как они. Свинячий уют Раабе прямо-таки раздражает.

— Выходит, вы и Келлеру завидуете?

Роберт смеется: «Нет, он же из Цюриха!»

Я сообщаю Роберту, что он получит почетную премию от Комитета по содействию бернской литературе. Это его радует.

Шестидесятилетие Вальзера. Насколько я его знаю, поздравления сделают его колким. Встреча начинается в буфете вокзала Херизау с горячего творожного пирога и кружки пива, Роберт замечает: «Я не пил горячительного с Нового года!» Бодрым шагом отправляемся в Лихтенштайг, главный город округа Тоггенбург, в 30 километрах отсюда. Идем узкими пустынными улочками, встречаем лишь несколько прихожан. Роберт часто останавливается полюбоваться красотой холмов, синевой пасхального дня, тихим безлюдным пейзажем.

Он чихает несчетное количество раз, неделю назад заразился гриппом. Дегерсхайм, нарядная деревушка. Через холм пробираемся к Лихтенштайгу, в котором оказываемся четыре часа спустя. Плотный обед неподалеку от деревенской площади; затем в кондитерскую, каждый уносит домой по мешочку печенья Biberli. В Херизау возвращались на поезде. Пьем пиво в привокзальном буфете, а затем игристое Neuchateler в Eidgenossischer Kreuz, где Роберт чувствует себя особенно хорошо. Он доволен чудесным радостным днем и уже строит планы на следующую встречу: прогулка в Виль кажется ему стоящим делом. На вокзале я наконец поздравляю его с днем рождения. Роберт несколько раз пожимает мне руку, бежит за поездом и машет, пока не исчезает из виду.

Из бесед:

Роберт прошел месячный курс обучения прислуги в Берлине. Он живо описывает пажескую деликатность слуг. Камердинер графа нанял его в замок на холме в Верхней Силезии. Внизу — деревня. «Мсье Робeр» должен был убирать залы, полировать серебряные ложки, выбивать ковры и прислуживать за столом во фраке. Он пробыл там полгода. Позже он описал эту учебу в романе Якоб фон Гунтен, перенеся место действия в школу для мальчиков. «Но из-за швейцарской неуклюжести я не годился на роль слуги». Однажды в замок прибыл редкий гость — баронесса Элизабет фон Хайкинг, автор популярной в то время книги Письма, которые так и не дошли до него.

Брат Роберта, художник Карл, представил его в Берлине издателям Замуэлю Фишеру и Бруно Кассиреру; Карл прославился благодаря театральным декорациям, которые он делал для постановок Макса Райнхардта, например для Сказок Гофмана и Кармен. Карл часто выезжал рисовать вместе с Максом Либерманном в Голландию и на Балтику. Бруно Кассирер побудил Роберта написать роман. В результате появилось Семейство Таннер, которое, однако, Кассиреру не понравилось. Один критик утверждал, что роман Вальзера — не более чем набор заметок.

Разговор переходит на Максимилиана Хардена, основателя журнала Zukunft, для которого Роберт иногда писал. Он хвалит аристократическую натуру Хардена и его талант отражать эпоху в статьях. Роберт ставит его даже выше Людвига Бёрне, мелодичным языком которого так восхищается. Он называет Хайне самым выдающимся немецкоязычным журналистом: его озорной характер подходит для этой профессии. Описывает упадок творчества Хардена, который, что неудивительно, начался с поражения Германии в Первой мировой.