В Цюрихе Роберт несколько недель проработал в конторе машиностроительного завода Escher-Wyss, а также какое-то время был слугой у знатной еврейки.

Но самое прекрасное для него время прошло в Биле. «С жителями Биля я мало общался. Я болтал с иностранцами, которые приезжали в Blauer Kreuz, где меня поселили в мансарде. Комната № 27 обходилась в двадцать франков, полный пансион — девяносто. Там были горничные, милые создания с французским флером, которых я находил очаровательными».

— Почему же вы покинули Биль?

— Я был очень беден. Сюжеты, которыми снабжал меня Биль и окрестности, иссякали. Как раз тогда моя младшая сестра Фанни написала, что для меня есть место в Берне. В Кантональном архиве. Я не мог сказать «нет». К сожалению, через полгода я поссорился с директором, которого ошарашил дерзким замечанием. Он уволил меня, и я вернулся к писательству. Впечатленный внушительным оживленным городом, я начал писать менее пастушески, более мужественно и интернационально, чем в Биле, где мой стиль отличался жеманностью. Успех заключался в том, что иностранные газеты, привлеченные названием швейцарской столицы, засыпали меня предложениями и заказами. Нужно было искать новые сюжеты и идеи. Но такие раздумья плохо сказывались на здоровье. Последние годы в Берне меня мучили дикие сны: грохот, крики, удушье, галлюцинации, я часто просыпался с криком.

Однажды в два ночи я пешком отправился из Берна в Тун, куда добрался к шести утра. В полдень я был на вершине Низена, где, довольный, съел кусок хлеба и банку сардин. Вечером я снова был в Туне, а в полночь — в Берне; все это, конечно, пешком.

В другой раз я отправился пешком из Берна в Женеву и обратно, заночевав в Женеве. Одно из первых моих описаний путешествий, которое Йозеф Виктор Видманн опубликовал в Bund, было посвящено Грайфензее. Даже тогда мне было чертовски трудно написать хороший рассказ о путешествиях.

«Литература должна быть подобна красивому костюму, который льстит тому, кто его покупает».

«Петер Альтенберг — милая венская сосиска. Но я никогда не мог удостоить его звания "писатель"».

«Австрийцы никогда не попались бы нацистам, если бы поставили во главе страны бойкую очаровательную даму в юбке. Под нее залезли бы все, включая Хитлера и Муссолини. Подумайте о королеве Виктории и голландских правительницах! Дипломаты всегда рады услужить женщинам. Как славно льстят австрийки!»

«Я предпочитаю не читать современников, пока нахожусь в положении больного. Это позволяет сохранить надлежащую дистанцию».

«Какой прок художнику от таланта, если ему не хватает любви?»

«Иеремия Готтхельф: читая его, я чувствую себя, как женщина в романе Хайнриха Песталоцци Линхард и Гертруд, которую вынуждают сказать: "Пастор выгнал меня из церкви!"»

Роберт рассказывает полураздраженно-полувесело историю об А., которую знал с юности; жена зажиточного почтового служащего. Она держит его на поводке, бомбардируя шоколадными кексами и дерзко насмехаясь над ним в письмах: «Я все еще не могу воспринимать Вас всерьез!» В этом отношении у нее есть союзник в лице Томаса Манна, который однажды в письме низвел Роберта до «умного ребенка».

Роберт высказывает желание как-нибудь отправиться «к немцам», в Меерсбург. Прохладное, пасмурное весеннее утро будто создано для прогулки. Хотел бы я сходить в Виль? Почему нет! Хорошее настроение важнее направления.

Как обычно, у Роберта с собой зонтик; его шляпа ветшает, тесьма совсем порвалась. Но новую он не хочет. Новое ему противно. Он также не хочет лечить зубы. Все это ему докучает; я едва осмеливаюсь говорить об этом, хотя его любимая сестра Лиза просила меня позаботиться об этом.

Путь от Херизау до Виля мы преодолеваем за три с половиной часа, непрерывно болтая. Мы словно на роликовых коньках — настолько легко идти. Иногда Роберт обращает мое внимание на красивый луг или облака, барочные особняки. Он, не противясь, позволяет себя сфотографировать. Я ошарашен. Его радует и забавляет, что мы так быстро прошли 26 километров, используя в качестве «топлива» лишь вермут. Мы обосновались в первом же трактире, где сидели две сморщенные старухи и молодая женщина. Они изучали программу радиопередач и, когда мы уходили, подошли к нашему столу, чтобы пожать нам руки.

Виль. Утоляем голод Im Hof, а затем переходим из одного трактира в другой. Общим числом пять. В 15:30 Роберт предлагает пока не возвращаться в Госсау. Может, через пару часов. Он хочет, чтобы сегодня мы не расставались как можно дольше. Он часто смотрит мне в глаза; отстраненность и сухость, за которыми он любил прятаться, уступили место тихой доверчивости. Его поезд в Херизау отправляется через две минуты после моего. Когда мой поезд трогается, Роберт серьезно отвешивает два низких поклона. Думает ли он о «мсье Робере»? Я тоже дважды кланяюсь и кричу: «В следующий раз к немцам!», — а он в ответ оживленно кивает, размахивая шляпой.