— Князя Илико?!

— Да. И князя тоже.

— Князь и его брат, Григол — мои друзья. Чем я могу помочь?

— Помочь можете. У вас в семье воспитывается дочь наиба Шамиля, Сурхая из Коло. Мы хотим использовать ее для обмена.

— Исключено! — резко возразил я.

— Что значит исключено?! Вы отдаете себе отчет, с кем говорите?! — взорвался Траскин.

— Детей менять нельзя!

— Еще как можно! И вы пойдете на это, потому что я вам приказываю!

— Невозможно.

— Еще как возможно! Вы солдат. Унтер-офицер! Ваше дело — подчиняться приказам!

— Безусловно, Ваше Превосходительство! Но тут вот какая закавыка. Я лишен по суду всех прав и состояний. И не вправе что-то решать в своей семье.

— Хитрый грек, да? — хмыкнул генерал. — Мы аннулируем документы на усыновление.

— Моя семья — в вашей власти. Помешать я вам не могу.

— Где девочка?!

— Откуда же мне знать? Я не в Тифлисе…

— Хитрый, — повторил Траскин с какой-то даже симпатией и, переходя на ты, констатировал. — Заранее все просчитал и подстраховался. Не прошли годы службы в разведке, да? Твои родственники дитя спрятали или даже вывезли в неизвестном направлении…

Без комментариев. Стоим и лупим глаза, поедая ими начальство.

— Н-да… Знал заранее, что дохлый номер — с тобой договориться. Никуда не уезжай из Червленой. Я распоряжусь. Вернусь в Ставрополь после инспекции Линии… Да-да, не льсти себе мыслью, что я прибыл, чтобы лично на тебя посмотреть. Я здесь по делам службы… Так вот. Вернусь в Штаб и решу, что с тобой делать. И, кстати. Все твои представления к наградам и повышению в чине отклонены министерством.

Кто бы сомневался.

— Генерал-адъютант Граббе знает?

— Кто такой Граббе? — злорадно оскалился Траскин. — Не знаю такого. Нынче войсками командует генерал-лейтенант Гурко, Владимир Иосифович.

«Да, эта туша умудрилась, несмотря на свой вес, перевернуться в полете. Учитесь, Константин Спиридонович, как нужно строить карьеру!»

… Следующим визитером стал стократно приятнее мне человек. Князь Григол Орбелиани! Но как я ни был рад его видеть, понимал, что разговор выйдет непростым.

Увы, не обманулся. Капитан тоже завел разговор про Веронику.

— Я понимаю, что прошу невозможного, Коста! Сколько раз эта девочка сидела на моих коленях в твоем доме! Но у вас с Тамарой есть Софья. А у меня нет другого брата!

— Григол! Ты пойми: это невозможно! Если бы для спасения твоего брата нужно было бы отрубить себе руку, я бы отрубил, не задумываясь. Но ребенок… Это как душу вырвать! Погубить моих близких!

— А мне что делать? — схватился за голову князь. — Шамиль выставляет через странных людей какие-то немыслимые условия.

— Выход есть!

— Какой?! — Григол схватил меня за руку.

Я мягко высвободился.

— Я готов поехать к Шамилю и попробовать договориться.

— Ты?!

— Я.

— Ты сделаешь это для меня?! Жизнью рискнешь?!

— Сделаю!

— Коста! Моя семья будет у тебя в неоплатном долгу. Не знаю, что и сказать. Это так неожиданно…

— Твой брат в Дарго.

— Я знаю. Пришло письмо от подполковника Снаскарева[2]. За Илико требуют отдать племянника Шамиля, взятого в 1837-м в ауле Тилитль. Зовут его Гассан, сын Али. Он учится в кадетском корпусе в Петербурге. Никто его, конечно, Шамилю не вернет.

— Ко мне приезжал известный купец Яков Улуханов из Моздока. У него есть связь с наибом Шамиля. Можно через него договориться о моем визите.

— Ты уже все продумал!

Григол оживал прямо на глазах.

— Я же тебе обещал! Как я мог поступить иначе? Мы бились с тобой у Рача, прощаясь с жизнью.

— Эти сволочи отказали тебе в награде! И я, и князь Аргутинский написали представление. Его вернули без объяснений.

— Не только вам отказали. К сожалению, не смог помочь даже Граббе. Но я не отчаиваюсь. Они думают, что всесильны. Это не так. Когда сообщишь о моем решении, скажешь, что я — единственный человек, с кем будет говорить Шамиль. Мы знакомы. Он хотел со мной продолжить общение, потому что проявлял интерес к Черкесии. Думаю, этот интерес не остыл. Если так, то он согласится на мой приезд в Дарго. Значит, я превращаюсь в знаковую фигуру для власти предержащих. Им придется со мной считаться. Если сможем договориться с Шамилем, ради тебя и Илико я поеду без всяких условий. Но мы этого им не скажем. Наоборот, хочу поставить вопрос ребром: к Шамилю должен ехать офицер. И никак иначе.

— О, да ты коварен, мой друг! Сразу видно — кавказец! Я все понял. Я буду четко придерживаться этой линии. Подключу все свои связи в Тифлисе. Напишу в Петербург бывшим однополчанам. Мы еще поборемся!

— Конечно! А теперь пришла пора твоего кахетинского! В жизни не поверю, что ты приехал с пустыми руками!

… Потянулись дни ожидания. Уже листья начали облетать с деревьев, а ответа все не было. Я понимал, что где-то там, в высоких кабинетах, идет оживленный торг. Не хило я подбросил дерьмеца на вентилятор. Пусть теперь покрутится его светлость, князь Чернышев. Удивительное дело, на Кавказе по его милости дела все хуже и хуже, а он в апреле 41-го стал князем.