Отхлебнув немного из кружки, я скривился, словно откусил кусок лимона. Эль оказался слишком горьким, возможно, шотландцам и нравился такой вкус, но для меня это было чересчур. Стейк же, напротив, оказался выше всяких похвал. Кусочки ангуса таяли во рту, словно божественный нектар, оставляя после себя лишь приятное послевкусие. Пока я наслаждался шотландской кухней, зал постепенно наполнялся людьми — удивительно, что здесь были как пожилые, так и молодые, словно все поколения Перта решили собраться под одной крышей.

— Эй, Дим! Я тебя еле нашёл, — воскликнул Эрик, хлопнув меня по плечу и плюхнувшись на скамейку напротив, словно незваный гость. — Не думал, что ты успеешь занять столик прямо перед сценой.

— А я думал, именно поэтому ты попросил меня прийти в бар к девяти, — подколол я его.

— Ну, и это тоже, — усмехнулся Эрик, — Ты уже познакомился с хозяином?

— Да, классный мужик, — ответил я, — прямо рубаха-парень.

— Ладно, я сейчас закажу себе пива, — проговорил он, — Я вижу, ты уже приступил к воплощению нашего плана, — и, выразительно посмотрев на мою огромную кружку, добавил: — Эй, Фридрих! — Эрик стал размахивать руками в сторону барной стойки, как будто пытался остановить поезд. — Неси сюда пару кружек Белхевена.

Хозяин появился с подносом, на котором красовались две кружки пива для Эрика и какая-то сырная нарезка на тарелке. Резво выставив заказ нам на стол, он обратился к Эрику, и его голос зазвучал, как рычание недовольного зверя:

— А это ты, засранец, — прорычал Фридрих, — Ещё раз устроишь дебош в моём баре, я живо вышвырну тебя на улицу! Ты ещё не оплатил мне за сломанный стол в прошлый раз.

— Эй, они первые начали! — воскликнул Эрик, — Я не виноват, что спина того бугая оказалась крепче твоих хвалёных столов, — попытался он оправдаться.

— Я тебя предупредил, — ответил Фридрих, — За трактирными драками ступай в какой-нибудь захолустный паб, — и, прихватив поднос, он отправился в сторону кухни, его походка была тяжёлой, словно земля содрогалась под его ногами.

— Да, я смотрю, ты уже успел отличиться, — сказал я Эрику с удивлением, — Его внешний вид совсем не вязался с образом любителя подраться.

— Этот ирландец был такой забавный, я не мог не пошутить над ним, — ответил Эрик, невинно хлопая на меня глазами, — Я даже не мог предположить, что у него полностью атрофировано чувство юмора.

Тут в баре выключили свет, и всё освещение сосредоточилось на сцене, словно перед началом тайного ритуала.

— О, сейчас начнётся, — тихо прошептал мне Эрик.

Отхлебнув пива, я с интересом наблюдал, как к микрофону вышел молодой человек в чёрном плаще, накинутом поверх костюма-тройки. Поклонившись, он громко прокричал, его голос эхом отозвался в зале:

— Дорогие жители и гости Перта! В преддверии Самайна, времени волшебства и мистических тайн, мы хотим напомнить вам, как зарождался этот праздник, как ваши предки, под гнётом сурового климата Шотландии, благодаря своей несгибаемой воле, шаг за шагом осваивали то, чем мы сейчас можем наслаждаться: прекрасную пищу, тепло и уют. Все знают, что на Самайн принято украшать свои дома и сады фонарями из тыквы с ухмыляющейся рожицей. Каждый ребёнок знает, что этот светильник, по прозвищу Джек-Фонарь, защищает ваше жилище от злых духов. Но мало кто знает, откуда взялся этот обычай. Мы представляем вашему вниманию легенду о Джеке Фонаре!

На сцену, словно из мрачного подземелья, вышли актёры, и ведущий, чьё лицо было освещено снизу прожектором, начал свой рассказ, его голос звучал зловеще и завораживающе, как будто он читал древнее пророчество.

— Давным-давно, — проговорил он, и его слова эхом отозвались в зале, — жил нерадивый фермер по имени Джек. Был он скуп, как демон, ленив, как спящий дракон, и обожал выпить так, что мог посоревноваться с самим богом виноделия, — пауза. — Однажды вечером Джек зашёл в паб, чтобы пропустить пару кружек эля, и, надо же было такому случиться, что именно в этот момент там сидел сам дьявол, рыскавший в поисках новой души, — голос ведущего понизился до зловещего шёпота, — Нечистый, зная Джека как жадного и вздорного обманщика, решил выторговать у него душу, словно старую монету. После долгих споров, фермер согласился продать свою душу в обмен на кружку эля, — на этом месте в зале раздался смех, но он был каким-то нервным и тревожным. — Чтобы заплатить за выпивку, дьяволу пришлось превратиться в монетку. Но хитрый Джек положил её в карман, где у него лежал серебряный крест, который не позволил дьяволу принять первоначальный облик. В конце концов, Джек всё-таки освободил дьявола, но сначала выторговал себе десять лет спокойной жизни, — произнёс ведущий, и в его голосе прозвучала зловещая насмешка.

— Когда дьявол явился к Джеку, чтобы стребовать должок — душу фермера, — продолжил ведущий, — хитрый Джек попросил его об одолжении: съесть в последний раз яблоко перед тем, как покинуть этот мир. И когда дьявол залез на яблоню, Джек выхватил нож и нацарапал на стволе крест. Попавший в западню дьявол взмолился о пощаде. Фермер, наслаждаясь победой, поставил условие: дьявол не тронет его ещё десять лет и никогда не заберёт в ад. Дьявол согласился, — в голосе ведущего звучала злорадная ирония.

— Но прожить эти десять лет ему было не суждено, — сказал ведущий, и в зале воцарилась тишина, — Через несколько лет Джек умер. За свою недостойную жизнь он не мог попасть в рай, а когда предстал перед вратами ада, дьявол преградил ему путь: “Я обещал, что никогда не заберу тебя в ад, так что держи свою душу и проваливай!” — с усмешкой сказал он, и в его голосе прозвучали нотки яда.

— Но куда же мне теперь идти? — растерянно спросил Джек, и актёр, игравший фермера, опустился на колени.