Я уставился на него, переведя взгляд на пистолет в его руке, размышляя, стоит ли пытаться снова завладеть им. Я бы с удовольствием застрелил его, увидел бы, как его кровь забрызгивает комнату, как улыбка на его лице рассыпается на тысячу осколков выбитых зубов.

— Позволь мне открыть тебе секрет… — Он наклонился, гася сигарету о мое бедро, и я стиснул зубы от боли, а он щелчком отбросил окурок и зажал губами другую сигарету, прикуривая от моей Zippo. — Мне нравится быть центром твоего мира, Чейз Коэн. Точно так же, как мне нравилось быть центром ее мира. От этого я получаю кайф, как ни от чего другого, зная, что ты здесь, запертый, просто ждешь, когда я вернусь и разорву твою плоть на части. Ты не знаешь, убью ли я тебя, но ты знаешь, что я могу это сделать в любой момент, когда захочу. Так было и с ней. Поначалу она, как и ты, кусалась, но я знаю, как сломать даже самый крепкий хребет. И я наслаждаюсь каждым хрустом каждого позвонка под моей пяткой. — В его глазах вспыхнуло что-то по-настоящему злое, и моя верхняя губа скривилась от ненависти. Тогда я понял, почему Роуг была разбита вдребезги, почему ее доверие к нам никогда не могло быть восстановлено. Мы забрали несколько кусочков ее сердца, когда она покидала Сансет-Коув, но именно этот монстр позаботился о том, чтобы разбить последние его части безвозвратно. И я нашел в этом цель, ради чего продолжать жить здесь, в этой клетке. Потому что я просто должен был выжить, чтобы убить этого ублюдка. Это было единственное, что имело значение. Единственный добрый поступок, который мог бы оправдать все мои дерьмовые поступки за всю мою короткую жизнь.

— Она заставила меня пообещать быть ей верным, — сказал он с ухмылкой. — Что делало гораздо веселее трахать других женщин тайком, пока она ждала меня дома, теребя пальцами свою тугую киску, предназначенную исключительно для моего члена. Она была одержима мной. Я был для нее единственным. Это было чертовски красиво, и когда я верну ее, я собираюсь привязать ее к своей кровати на несколько дней и…

Я бросился на него с ревом ярости, вырывающимся из моего горла, мой кулак врезался ему в лицо, и в тот же момент я потянулся к его пистолету, сжимая рукой рукоятку.

Пистолет выстрелил, и у меня заложило уши от грохота. На мгновение я подумал, что игра окончена, но затем Шон выдернул пистолет из моей руки и оттолкнул меня ногой, снова направив его на меня.

— Не перебивай меня, когда я говорю, мальчик, — прорычал он тоном, характерным для моего проклятого отца, поправляя свободной рукой волосы.

Моя грудь вздымалась, пока я смотрел на этого гребаного монстра, а конечности дрожали от напряжения. Он недостаточно меня кормил, и вот почему. Он ослаблял меня, чтобы я не мог победить его, но все, что ему нужно было сделать, это совершить одну ошибку, и я уничтожу его. Возможно, у меня не было моей силы, но у меня было нечто более яростное. Обещание, данное Роуг, вписанное в саму сущность моей плоти. Я убью его для тебя, малышка. Я произнесу твое имя как раз перед тем, как в его глазах погаснет свет.

— В любом случае, ты и она — не единственные сломанные игрушки, на которые я положил глаз, прелестные глазки. Мне нравится смотреть, и как Фокси Лютера трескается и разваливается на части. И мне очень нравится, как Фокс презирает его. Они думают, я этого не знаю. Ведут себя так, будто они едины, когда находятся на передовой, но я вижу, как Фокс смотрит на своего папочку, и до меня доходят слухи, которые это подтверждают. Эта ненависть делает меня очень счастливым, Чейз Коэн, знаешь почему?

— Потому что ты мудак? — Сухо предположил я.

— Ну, очевидно, — он расхохотался. — Но дело не только в этом. Папочка Арлекин у меня в долгу, понимаешь? В кровавом долгу. — Его глаза немного потемнели, когда в его взгляде появилась нотка боли, на которую я никогда не думал, что он способен. Он провел большим пальцем по нижней губе, обдумывая свои следующие слова, и между нами повисло напряженное молчание. Шон болтал со мной без умолку, но у меня было чувство, что он переходит черту, раскрывая частичку себя, которую он, возможно, никому раньше не раскрывал. Вероятно, это означало, что я покойник, потому что он не стал бы раскрывать мне свои секреты, если бы не планировал убедиться, что я никогда не смогу их рассказать. Но мне все равно было любопытно.

— О да? — Я пробормотал, чтобы подтолкнуть его к продолжению, и, очевидно, это было все, что нужно было Шону, чтобы продолжать.

— Лютер Арлекин забрал у меня кое-кого, кого я очень любил, а в этом мире не так много людей, о которых я когда-либо мог сказать такое, прелестные глазки, — сказал он. — Большинство людей либо полезны, либо бесполезны. Например, мой папаша не был хорошим человеком, но он научил меня искусству насилия, когда я был совсем маленьким. Больше он ни на что не годился, единственное, что он приносил в мой дом, — это крики. Мои, моего брата и моей мамы. Поэтому, когда мне было десять, я взял его пистолет, приставил к его голове, пока он спал на крыльце, вышиб ему мозги и бросил пистолет рядом с ним. Когда мама прибежала и обнаружила меня всего в крови, она подумала, что он покончил с собой прямо у меня на глазах, да и все остальные тоже так решили. Это было первое убийство, которое сошло мне с рук. — Он глубоко вдохнул через нос. — Я до сих пор чувствую запах крови, если сильно на нем сосредоточусь, чувствую, как мамины руки скользят по моим глазам, как она пытается укрыть меня от кровавой резни. Но мне это так понравилось, прелестные глазки. — Он медленно облизнул губы. — В тот день я почувствовал вкус к этому. Я почувствовал прилив сил, словно сила отца наполняла меня, а жажда крови, которая была в нем, передалась мне. Я не духовный человек, Чейз, но в одно я верю. Люди, которых я убиваю, отдают мне часть себя, когда уходят, кусочек своей силы. — Он протянул руку, проводя стволом пистолета по моей щеке в ледяной ласке. — Интересно, что я получу от тебя.

Я уставился на него, ненавидя за то, что у меня с ним было что-то общее, за то, что я жил в одном доме с таким же человеком как он, мечтал приставить пистолет к его голове и нажать на спусковой крючок. Шон сделал то, на что я не решился, и из-за этого он стал таким. Был бы я таким, как он, если бы поддался одному из тех жестоких побуждений?

— Так это все какой-то план мести Лютеру? — Спросил я, бросив на него холодный взгляд и возвращая разговор к «Арлекинам».

— Нет, не все. Я люблю хаос ради самого хаоса. — Он пожал плечами. — Но Лютер уже давно нарывается, и мне нравится наблюдать, как рушится весь его мир. Дело в том, что он отнял у меня брата, а я забрал одного из его мальчиков и планирую забрать второго, как только смогу.

Я нахмурился, навострив уши при этих словах. — Что ты имеешь в виду, говоря, что забрал одного из его мальчиков?

Шон широко улыбнулся, явно дразня меня именно этим вопросом. Он сделал еще одну медленную затяжку, чтобы усилить напряжение, как делал всегда, гребаный рассказчик, а я с нетерпением ждал, пока он выпустит несколько колечек дыма, прежде чем продолжит.

— Мой младший брат был моим любимым человеком. Он был именно таким, каким должен быть младший брат. Жестоким, бессердечным, кровожадным, забавным и совершенно преданным своему старшему брату. — Он улыбнулся какому-то воспоминанию и закатал рукав, чтобы показать мне татуировку в виде окровавленного сердца, в центре которого шла неровная трещина, на которой было выбито имя Нолан. — Он мог освежевать ублюдка с большим мастерством, чем я когда-либо видел. У него не было моей манеры болтать, он любил тишину, разговаривал в основном только со мной, но, когда он начинал убивать… черт, он словно выходил из своей скорлупы и раскрашивал мир в красный цвет специально для меня. Скажу тебе, это было потрясающее зрелище. Тебе повезло бы умереть от его руки. Как бы то ни было, однажды он сцепился с Лютером и несколькими его парнями, его превосходили числом, и король Арлекин заставил меня смотреть, как он перерезает ему горло. — Его верхняя губа приподнялась, и мой рот изогнулся в уголке, чтобы загнать боль немного глубже.