Кондратий Евстафьевич, внимательно слушавший мага, усмехнулся и кивнул:

— Верно говорите, Роман Андреич. Уж простите, что ворчу, на душе муторно.

Пролетка переехала мост и покатила по другой стороне Обводного канала.

— Стало быть, ребятушки мои пошли в Лесной. Троих отправил, как вы велели. Ну вот, значится, пока в дом не сунулись, разошлись с людьми поговорить. Больше всего Василий, балабол наш, узнал. Его так и прозывают за бойкий язык — Цеп. Молотить умеет. Ну так вот, увидал он сторожа, это который приют там сторожит. Подошел, мол, дай воды, добрый человек, в горле пересохло.

Ну сторожу-то скучно, видать, так воды принес и сам разговор начал, а Ваське того и надобно. Воды попил, потом папироску достал, ну и сторожу предложил. Поговорили о том, о сем, а потом Вася-то и спрашивает, чего, мол, за дом такой странный? Ни дача, ни учреждение, а не пойми что. Стоит, как бельмо.

Сторож и рассказал, что дом брошенный, хозяев он не знает. Еще, говорит, несколько лет назад кто-то селился на лето, а потом совсем пропали. Только вот в этом годе жильцы мелькать стали. Что-то из мебели завезли, вроде хлама старого. Он от любопытства нос сунул.

А потом и говорит, мол, недавно наша кухарка туда ушла, Дарьей кличут. Тут Васька-то уши и растопырил. Спрашивает, а чего ушла? Сторож говорит, мол, сказала, что жалования больше положили. Хозяева, говорит, хорошие. Цеп мой удивляется, да какие же хозяева? Дом кажись пустой!

Пролетка свернула на Забалканский проспект, который продолжался и по эту сторону Обводного канала. Проехали мимо Скотопригонного двора и продолжили путь вдоль новой городской скотобойни.

— Сторож Ваське говорит, — продолжал Кондратий Евстафьевич, — что толком-то и не понял. То мужик уже в летах придет. Одет хорошо, пухлый, волосья кучерявые, и седина уже видна… — Эти приметы были в отчете, и Глашенька опознала по ним Мефодия Парамоновича: — А то парень молодой. Потом еще один такой же появился, только с барышней. Сторож, стало быть, так сказывал: «Думал, что это тот, первый, сестру или жену привел, а потом пригляделся, нет, другой. Первый выше и худощавый такой, еще и сутулится маленько. А второй-то более представительный, хоть и одет не так франтовато. Первый, видать, из небогатых. Может, и палихмахер какой. Знаешь, кто из простого сословия да при деньгах, любят принарядиться, чтоб, значится, себя показать лучше, чем есть. А второй, вот видно сразу, дворянин. Такой… себе цену знает. Важный господин, хоть и молодой».

А вот этого в отчете не было, только перечисление жильцов и их короткое описание. Но, стоит признать, замечание сторожа дает определенное направление для поисков этой личины хамелеона. Может, и не парикмахер, возможно, коридорный, официант в ресторане или служащий какого-нибудь модного магазина… Хм.

Олег почти перестал слушать своего собеседника. Его вдруг посетила мысль, которая показалась здравой. Хамелеон подсел к Румпфу в пролетку с порезанной щекой. А такой нюанс о внешности Михаила он мог знать лишь в одном случае, наблюдая за Воронецкими. Уж не в «Фениксе» ли служил сей блондин? Может, не в гостинице, а в ресторане, куда брат с сестрой приходили на завтрак, обед и ужин.

Котов кивнул своему подозрению. Его надо было проверить. Возможно, удастся обнаружить еще одно логово поглотителя.

— Ну вот, Вася-то мой и говорит, чего это, мол, если Дарья ваша там работает, то не видать ни дымка из трубы, ни возни какой у дома, будто там и нет никого. Сторож и отвечает, что вчера заявилась Дарья, присела поговорить. Сказала, что к хозяйке знакомец пришел, вот и велели уйти. Видать, дружок сердечный.

Ну и пока они языками-то чесали, понаехала полиция. Дарья шею вытянула, смотрит, ну и сторож с ней. Вывели того блондина, который на парикмахера похожий. В карету арестантскую посадили и уехали. Собеседник Цепа моего говорит, что Дарья задумчивой сделалась, сидит, подбородок трет. А как через какое-то время барышня с гостем своим вышли, так сплюнула и ушла.

Котов хмыкнул. Выходит, хамелеон остался наблюдать за тем, что будет дальше, но явно не за арестом. Его интересовало отравление. А тут еще так удачно сложилось, что явился Михаил, который мог застать гостя над телом сестры. А там еще и полиция… Ох как всё могло для него сложиться удачно, но забрали только Воронецкого, а трупа и возможного отравителя не увидели.

Да даже если и не отравителя, то на лицо была бы связь розыскника с преступниками, которые людей превращают в мумий, и попробуй докажи, что всё это не то, чем кажется. А там еще и Рыкин собственной персоной, и Путилин были… Н-да-а, вот это был бы анекдот! Но не случилось. Глаша жива, и никто ни ее саму, ни ее спасителя не видел. Еще бы хамелеону не плеваться.

Вновь усмехнувшись, Олег скользнул взглядом по сторонам. Они уже проехали перекресток с Киевской улицей, проехали мимо Воскресенского Новодевичьего монастыря. Однако до Черниговской улицы так и не доехали и вскоре свернули на Малую Митрофаньевскую дорогу. Но и тут быстро повернули налево, и пролетка покатила мимо Митрофаньевского кладбища.

Розыскника привезли на окраину, но это и не удивило, даже был вполне ожидаемым. И пока цель еще не была достигнута, Кондратий Евстафьевич продолжал рассказывать, как ночью его посланцы осмотрели дом, но не увидели вообще никаких следов обитания, кроме стряпни на кухне.

И это тоже не удивляло. Вещи Воронецких Котов и Глаша забрали с собой, а больше там ничего и не было, кроме скудной обстановки. Тела настоящей Дарьи не нашли, как и других тел.

— А потом они решили наведаться к дому Дарьи, — произнес Кондратий Евстафьевич, и пролетка остановилась. — Идемте, Роман Андреич, мы приехали.

Олег, ошеломленный последней фразой, касавшейся дела, послушно сошел на землю и лишь краем сознания отметил, что они остановились неподалеку от Дома призрения, где содержались престарелые и увечные мещане. Но само место значения не имело, лишь причина, по которой он оказался здесь. А о причине Котов начал догадываться.