Грей набросился на него. Он явно был не из тех, кто отказывается от драки.

– Ты спрашиваешь, почему ты мне не нравишься или почему у меня нет желания трахнуть тебя? Потому что это две разные вещи.

Эйвери надеялся, что Грей пойдет на попятную и скажет, что, конечно, он не испытывал ненависти к Эйвери, все это было большим недоразумением. Он не ожидал такого откровенного признания. Но, к лучшему это или к худшему, Грей не стал дожидаться ответа.

– Ты мне не нравишься, потому что ты дерьмовый сосед по комнате, который никогда не убирает за собой и не внес ни единого доллара на домашние расходы. Ты мне не нравишься, потому что я устал от того, что ты рубишься в приставку до трех утра, хотя прекрасно знаешь, что мне вставать в шесть. И ты мне не нравишься, потому что ты только что вел себя как самодовольный придурок по отношению к моим самым близким друзьям.

Эйвери сглотнул.

– А секс?

Грей пожал плечами.

– Это просто. Я больше не хочу тебя трахать, потому что ты мне надоел.

Эйвери отступил на шаг.

– Я наскучил тебе? Я думал, нам было хорошо вместе. Твой садизм и мой мазохизм...

– Да, мы отлично подходим друг другу. В постели. Но здесь, где мне приходится иметь с тобой дело каждый божий день?
– Он покачал головой.
– Я даже не могу с тобой поговорить. Ты как музыкант, который знает только одну песню. Ты знаешь ее наизусть, потому что средства массовой информации научили тебя петь очень, очень хорошо. Но потом кто-то пытается сказать тебе, что существуют не только другие песни, но и целые другие жанры, жанры с такой же глубиной, историей и разнообразием, как и тот, который ты знаешь, и вместо того, чтобы слушать, ты зажимаешь уши руками и поешь свою единственную скучную песню громче, чем когда-либо.

Эйвери чуть не рассмеялся. Если бы только Грей понимал всю иронию этой аналогии.

– Ты хочешь сказать, что я недалекий?

– Один из самых недалеких людей, которых я когда-либо встречал.

Эйвери не мог поверить своим ушам.

– Но я принимаю людей независимо от расы. Независимо от сексуальной ориентации. Независимо от гендерной идентичности...

– Конечно, до тех пор, пока они согласны с тобой абсолютно во всем. Но как только они расходятся с тобой в одном вопросе, ты начинаешь их ненавидеть. Ты, кажется, думаешь, что все в стране либо убежденные демократы, либо ультраправые сторонники превосходства белой расы, и между ними нет абсолютно ничего общего. Но этот черно-белый мир, мир добра и зла, существует только в социальных сетях и в твоем воображении. Все, что тебе нужно сделать, это посмотреть на реальный мир, поговорить с окружающими тебя людьми, и ты увидишь, что подавляющее большинство людей не соответствуют ни одному из этих критериев. Я имею в виду, подумай об этом. Ты ведь можешь смириться с тем, что не все чернокожие одинаковы, верно?

– Конечно.

– И не все геи одинаковы?

– Да.

– И не все женщины одинаковы.
– На этот раз он не стал дожидаться согласия Эйвери.
– И все же ты предпочитаешь верить, что все консерваторы одинаковы.

– Потому что так оно и есть!

– За исключением того, что некоторые из этих консерваторов черные. И некоторые из них геи. И некоторые из них женщины. На самом деле, некоторые из них даже чернокожие геи! Так как же они все могут быть одинаковыми?

– Я не знаю!
– Эйвери раздраженно фыркнул.
– Я просто знаю, что это так!

Но Грей как будто не слышал его.

– И это еще не самое худшее! Потому что, если бы ты просто ненавидел консерваторов, я, возможно, смог бы проигнорировать это. Но ты...
– Он указал на Эйвери рукой, в которой держал пиво.
– Ты ненавидишь всех и каждого, кто не придерживается партийной линии. Не только консерваторов, но и независимых и умеренных демократов. Ты говоришь о более чем семидесяти процентах населения, и все же ты решил объединить их всех и ненавидеть их. Я даже видел, как ты называл их «нацистами».
– Он заключил это слово в воздушные кавычки.
– Возможно, ты забыл, что настоящие нацисты убили миллионы людей. Они убивали евреев, чернокожих, цыган, гомосексуалистов.
– Он загибал пальцы.
– Они в буквальном смысле совершили геноцид. Они убивали любого, кто ставил под сомнение линию партии. И вот ты вешаешь этот ярлык на любого, кто ставит под сомнение линию твоей партии?
– Он покачал головой.
– Это узколобый фанатизм. И меня от этого тошнит.

Эйвери обдумал все, что хотел сказать. В основном все сводилось к тому, что он называл Грея придурком, но он знал, что обзывательство ни к чему не приведет.

– У нас высокие моральные принципы.

– «Высокие моральные принципы» ни хрена не значат. КУ-клукс-клан считал, что у них высокие моральные принципы. Баптистская церковь Уэстборо считала, что у них высокие моральные принципы. Черт возьми, даже Гитлер утверждал, что бросать людей в печи, это для общего блага. Ваши «высокие моральные принципы» значат для меня примерно столько же, сколько чьи-то слова: «Потому что так сказал Бог».

Эйвери кипел от злости, думая о людях, с которыми он спорил онлайн.

– Достаточно консерваторов вели себя по отношению ко мне как придурки, и я думаю, что имею право ненавидеть их всех.

– Господи Иисусе. Послушай, что ты говоришь. Попробуй заменить слово «консерваторы» в этом предложении на любую другую группу людей. Попробуйте сказать это о черных, геях, евреях или мусульманах и посмотри, как это звучит.
– Он покачал головой.
– Я скажу тебе, как это звучит. Это звучит как фанатизм, потому что это и есть фанатизм.

– Дай мне передохнуть. Консерваторы, это не маргинальный класс.

Грей отвернулся, поставив пиво на стол. На секунду Эйвери показалось, что он победил. Но нет. Грей взял с полки словарь и начал листать его. Найдя нужную страницу, он сунул книгу в руки Эйвери.

– Вот здесь.
– Он ткнул пальцем в страницу.
– Прочти определение «предубеждения». Оно начинается словами: «суждение о человеке на основе его предполагаемой принадлежности к группе». Продолжай и прочти остальное. Однако предупреждаю – «спойлер»: нигде не сказано, что это применимо только к маргиналам.