— Считает убытки и грустит о сгоревшем наследии предков, — не стал я скрывать.

— ***, — грязно обругала Мария Федоровна затька на родном — русском то есть — языке. — Это что, монарх? Его дворец горит, его беременная жена в обмороке, а он и пальцем не пошевелил!

— Такой вот он, наш Кристиан, — мрачно вздохнул я. — Силён гамлетизм в нем — традиция датская, туда ее в душу.

— Нашел время шутить! — шикнула на меня мама.

— Какие уж тут шутки? — поморщился я. — Не бей больше — видишь, щеки красные, а толку нет. Нашатырь нужен. Можно я просто завоюю Данию и сделаю ее хорошей, процветающей губернией? Посадим тебя туда генерал-губернаторшей.

— Дворцовый переворот видится мне более удачной затеей, — пробурчала Дагмара.

Тёща, что с нее взять.

— Можем сделать прямо сейчас — суматоха, темнота, пожар… — прошептал я.

— Не бери грех на душу — он того не стоит, — включила «заднюю» Мария Федоровна.

Немного жаль даже — бесит меня Кристиан и вообще Дания так, что сил нет. И жалко — Ксюшу и Аликс. Последней вообще слишком много досталось, такого ни один человек не заслуживает. Покойся с миром и прости за всё.

— Ваше Величество, — воззвал ко мне снова переминающийся с ноги на ногу десятник. — Очень важно!

— Ступай, — велела мне Дагмара. — Кто-то же должен пасти это стадо, пока пастух спит!

Очень грубо, но действительно — «кто-то же должен», раз Кристиан такой конченный. О, взмыленный датский лейб-медик бежит, значит ситуация в известной степени под контролем.

— Помни про кровь — я буду рядом, — шепотом напомнил я маме про «панацею» и пошел к Конвою. — Что там?

В спальне Августейшей Датской семьи царило горе. Сидящий на стуле у кровати со спящей Ксюшей Кристиан горько плакал, спрятав лицо в ладонях. За его спиной, положив руку на плечо, тихонько молился его и Ксюшин духовник. Легкий запах гари в воздухе вызывал тошноту, ледяной ливень тарабанил в окна.

— Мой мальчик! Мой наследник! — всхлипывал король Дании.

От стресса у Ксюши начались преждевременные роды. Актуальная моему времени медицина бы справилась с экстренно родившимся восьмимесячным малышом, но здесь… Прости-Господи, но я невероятно рад тому, что хотя бы сестру медикам удалось спасти.

Права была Мария Федоровна — «ну и ночь» вчера выдалась. Появившийся на свет младенец уже был мертв, поэтому переливать ему мою кровь мы и не пытались — всё, вознеслась душа, а до этого, в лечебнице для тяжелобольных на окраинах Петербурга, мы проводили с моим лейб-медиком крайне зловещие опыты над усопшими. К счастью, неудачные — негоже мертвых воскрешать, и только моя дотошность в желании познать пределы моих возможностей заставила меня провести такие мерзкие эксперименты.

Ксении переливание не понадобилось — ее жизни ничего не угрожает, просто спит. Ужасно не хочется быть здесь в момент ее пробуждения — она же не знает, что случилось. Останусь — ей сейчас нужна вся возможная поддержка и забота.

— Что же она наделала! — простонал Кристиан.

Я скривился — нахлынули воспоминания о прошлой ночи. Когда пожар удалось потушить, мы с Конвоем, намотав на лица мокрые платки, прошли через тлеющие, вонючие коридоры до покоев Аликс.

— Как мы могли быть так слепы? — спросил себя король Дании. — Как мы могли делить кров и пищу с таким чудовищем?!

Картина в сгоревшей и потушенной через разбитое окно спальне была ужасна, и начиналась она с тошнотворного запаха паленого мяса у сгоревших до головешек дверей в частично сохранившую мебель гостиную — ее тушили со стороны коридора. Несколько датчан, преданных служебному долгу, пытались через языки пламени добраться до Аликс в попытке ее спасти, но не вышло — теперь бедолаги со страшными ожогами снаружи и в легких находятся в больнице, и почти все из них покинут этот мир в ближайшие часы.

Мы с мужиками — калачи тертые, поэтому, в отличие от примкнувших к нам по пути датчан, содержимое желудков расплескивать не стали. Головешки вместо кровати, головешки вдоль стен там, где была мебель, чудом уцелевший, крохотный кусочек портьеры под окном и мокрый пол. На полу, в центре комнаты, куда быстрее и плотнее всего долетела струя воды с улицы, лежало обугленное до черноты тело с просвечивающими сквозь остатки плоти костями и тошнотворными, вызывающими в душе почти мистический ужас красноватыми «трещинами».

— Пальцев не осталось даже, — дрожащим голосом поделился наблюдением датский дворцовый «стражник» и добавил картине красок и ароматов приступом тошноты.

Настроение у меня было мрачнее некуда:

— Выгнать хлюпика.

Казаки брезгливо вытолкали продолжающего исторгать богатый внутренний мир датчанина, а я с нехорошим чувством, пытаясь изо всех сил не делать скоропалительных выводов, всматривался в частично смытые, но отчетливо видимые остатки прямых линий и острых углов справа и слева от тела. Неужели опять?..