О вылете Громова мы узнали, вернувшись из загородной поездки. Валерий Павлович мало интересовался развлекательными экскурсиями и все реже покидал консульство, а тот вечер провел у радиолы, слушая музыку Чайковского, Римского-Корсакова, Рахманинова.

— Наконец-то приехали, — сказал Чкалов, многозначительно взмахнув телеграфным бланком.

— Новости из Москвы? — бросился к нему Байдуков.

— Еще какие! — воскликнул Валерий Павлович и вдруг обратился ко мне: — Ну, брат, дуй в Калифорнию!

— В Калифорнию?

— Прямо в Сап-Франциско. Михал Михалыч уже четвертый час в полете… Теперь рекорд дальности будет у нас!

Первым утренним «Дугласом» я вылетел на запад. Путь лежал через весь Североамериканский континент — от Атлантического океана к Тихому. Мне предстояло трижды сменить самолет; расписание было составлено очень предусмотрительно: ни на одном из пересадочных аэродромов не приходилось ждать больше пятнадцати минут.

Минувшей ночью так и не удалось уснуть. Пилоты ожидали вестей о громовском перелете. На этот раз три друга были лишь наблюдателями дальнего рейса, но, как никто иной, они знали необычайные трудности воздушного пути через Полярный бассейн.

В консульстве не прекращались звонки: из телеграфных агентств и редакций газет любезно передавали новости, полученные из Москвы от своих постоянных корреспондентов. О многом напоминали чкаловскому экипажу короткие донесения Громова: «Нахожусь Колгуев, все в порядке…», «Новая Земля, высота шестьсот, все в порядке…»

В ночной нью-йоркской радиопередаче мы услышали, что «самолетом командует один из советских сверхлетчиков, прекраснейший тип авиатора, высокий, спокойный, красивый, отличный спортсмен». Авиационный обозреватель нью-йоркского радио называл «суперпайлотами» и соратников Михаила Михайловича — Андрея Борисовича Юмашева и Сергея Алексеевича Данилина.

Имя Громова давно связывалось с важнейшими этапами развития советского воздушного флота. Лекции профессора Жуковского, «отца русской авиации», создателя аэродинамической школы, выдающиеся работы его молодых учеников, поразительный рост техники, первые самостоятельные полеты над Москвой в 1917 году — все это захватило юного Громова. Свое жизненное призвание он нашел в авиации. «Я никогда не сложу крыльев», — сказал однажды Михаил Михайлович, и это стало его девизом. Он открыл серию больших советских перелетов: 1925 год — Москва — Пекин; 1926 год — блистательный трехдневный рейс на отечественном «АНТ-3» — «Пролетарий» Москва — Берлин — Париж — Рим — Вена — Прага — Варшава — Москва; 1929 год — новый перелет над Европой на «Крыльях Советов». Восхищенные искусством Громова, французские авиаторы избрали его членом клуба «Старых стволов», назвали «летчиком № 1». Он стоял у колыбели многих опытных машин, первый поднимал их в воздух для испытаний, создал особый «громовский стиль» пилотирования. Превосходный знаток психологии и выдающийся летчик-инструктор, Михаил Михайлович безошибочно угадывал молодые таланты. Наблюдая за виртуозными полетами юного Валерия Чкалова, он предсказал ему славную будущность.

С Михаилом Михайловичем я познакомился вскоре после возвращения челюскинцев в Москву, летом 1934 года. Как-то вечером меня срочно вызвали в редакцию.

— Громов закончил трехсуточный беспосадочный полет на экспериментальной машине и опустился в Харькове, надо немедленно лететь туда, — сказал дежурный редактор.

— Рейсовый самолет в Харьков уходит утром, — напомнил я.

— Заказан специальный ночной рейс, летчик ожидает на Центральном аэродроме.

Было далеко за полночь, когда я вошел в вестибюль харьковской гостиницы.

— Летчики отдыхают, велели не беспокоить, — пробормотал заспанный администратор. — Заперлись в номере с трех часов дня, телефон выключили…

Однако ждать пришлось недолго. В коридоре появилась стройная фигура Громова. Он рассказал мне об испытательном полете на одномоторном моноплане «АНТ-25» конструкции А. Н. Туполева. Маршрут проходил по замкнутой кривой линии. Экипаж пробыл в воздухе семьдесят пять часов, не пополняясь горючим, и покрыл без посадки двенадцать тысяч четыреста одиннадцать километров. Прежний мировой рекорд дальности полета по замкнутой кривой был намного превзойден, и «АНТ-25» получил еще одно наименование: «РД» — «Рекорд дальности».

В тот день я впервые увидел чудесную машину. Одномоторная, с гигантскими крыльями — размахом в тридцать четыре метра — «летающая цистерна» в полном снаряжении весила около одиннадцати с половиной тонн. Больше половины общего веса приходилось на долю горючего.

— Машина эта не имеет себе равных, и мы еще не взяли от нее всего: в баках осталось горючего минимум на тысячу километров, — сказал Михаил Михайлович.

Творцы самолета и испытатель упорно искали путей усовершенствования машины, стремились к максимальной дальности.

И вот вслед за Чкаловым через Северный полюс в США летит Громов!

Я развернул карту своего воздушного путешествия. Двенадцать штатов лежали на маршруте в Сан-Франциско: Нью-Йорк, Пенсильвания, Огайо, Индиана, Иллинойс, Айова, Небраска, Айоминг, Колорадо, Юта, Невада, Калифорния. Радостно было думать о скорой встрече с громовским экипажем на побережье Тихого океана. Помнилась уверенность Чкалова: «Долетит Михал Михалыч, как по расписанию!»

Миловидная стюардесса в голубовато-сером форменном костюме и кокетливой шапочке-пилотке прохаживалась вдоль кресел. Большинство моих спутников дремало под монотонное гудение моторов; те, кто бодрствовали, рассматривали в окошечки местность, над которой шел «Дуглас», либо читали.