— Нет, сто семьдесят миллионов человек, которые работают на меня так же, как я работаю на них.

ПОЧЕТНЫЕ ГОСТИ КАЛИФОРНИИ

Из военного городка Марчфилд началось путешествие мировых рекордсменов по Калифорнии. Поздним вечером мы приехали в Сан-Диего. У подъезда отеля на пилотов ринулись корреспонденты, фотографы, кинооператоры. Громов погрустнел: «Вот тебе и отдых!» Снова приходилось давать интервью, отвечать на расспросы: «Что именно и в каком количестве съели вы, мистер Громоу, за последние сутки полета?», «А сильно вы мерзли над полюсом?», «Правда ли, сэр, что среди ваших продовольственных запасов было десять фунтов черной икры?»

— Кажется, оторвались, — со вздохом облегчения сказал Юмашев, войдя в вагон поезда, уходившего в Лос-Анжелес.

— Неужели удастся часок-другой вздремнуть? — проговорил Данилин.

Не прошло и минуты, как в вагон с шумом ввалилась веселая репортерская компания. Соседи-пассажиры отводили фотографов в сторону и перешептывались; бакалейщик Смит, судья Паркинс, дантист Ункельс и его самодовольная супруга заказывали фотоснимки, изображающие их в обществе пилотов, — паблисити!..

Рабочие делегации полуторамиллионного Лос-Анджелеса ждали советских гостей. Люди заполнили перрон, запасные пути, взобрались на площадки, крыши и буфера вагонов. Полетели букеты. Пилотам насилу удалось выбраться на вокзальную площадь, запруженную народом. Из группы русских, эмигрировавших в Калифорнию еще в царское время, вышел рослый человек с бородой по пояс, склонил седую голову: «Слава вам, русские люди!» Кто-то запел «Интернационал», его подхватили сотни голосов…

Солнце еще не поднималось над Сьерра-Невадой, малолюдны были живописные, радующие обильной тропической растительностью улицы красавца города, а у особняка советского консульства гудела толпа. В дверь стучались школьники, целыми классами приходившие за автографами. Фоторепортеры ждали выхода громовского экипажа. Посыльные несли пачки поздравительных телеграмм, записки от модных портных и парикмахеров, от владельцев магазинов и ресторанов, предлагавших пилотам свои услуги, нередко безвозмездно, — словом, все, как неделей раньше, было на другом конце США.

Летчиков пригласили на просмотр нового фильма с участием знаменитой Ширли Тэмпл, самой юной артистки Соединенных Штатов. Кудрявая, большеглазая, миловидная девочка встретила гостей с напускной важностью; ей, видимо, нравилось изображать надменную и капризную леди. Но стоило Ширли оставить эту роль, и она превратилась в обаятельного ребенка. С Громовым у маленькой артистки быстро завязалась дружба, а Юмашев — не только выдающийся пилот, но и художник — завоевал ее сердце, подарив Ширли рисунок, где она была изображена у штурвала «РД».

Держась за руку Михаила Михайловича, девочка вошла в зал. Поднялась овация, со всех сторон протягивали блокноты, листочки…

— Вы, оказывается, такой же несчастный, как я: вам тоже надо подписываться, раздавать автографы, — сочувственно сказала Ширли своему рослому приятелю и, поднявшись на цыпочки, зашептала: — Вы, мистер Громов, сделайте, как я: закажите в типографии много-много своих подписей и, уходя из дома, берите их с собой.

Чуть ли не с трех лет Ширли привлекла внимание голливудских деятелей. С одобрения родителей одаренного ребенка превратили в кинозвезду первой величины. Девочка стала неиссякаемым источником долларов для мистера Тэмпл, скромного калифорнийского клерка, и его чопорной супруги. Где бы ни появлялась Ширли, два мрачных вооруженных сыщика-детектива с оттопыренными карманами неотступно следовали за юной артисткой, оберегая ее от киднаперов — профессиональных похитителей детей.

Киднаперы орудовали во всех краях Соединенных Штатов. Неоднократно видели мы в общественных местах плакаты: «Сильвия Дресслер, четырех лет, голубые глаза, вьющиеся светло-каштановые волосы, похищена неизвестным. Всякий, кто нападет на след и поможет найти ребенка, получит 5000 долларов. Бенджамен Дресслер, обувная фирма, Чикаго». Далее указаны приметы похитителя и помещен портрет ребенка. На другом плакате финансист из Сан-Франциско, суля пятнадцать тысяч, взывал непосредственно к преступникам, увезшим его «обожаемого мальчика»…

Обычно через несколько дней после «киднапа» родители получают извещение: ребенок жив и здоров, но для нормального питания его требуется внушительная сумма, иначе кормление придется прекратить… Затем начинаются переговоры, причем посредничество в них нередко берут на себя… полицейские чины.

Мы выехали из Лос-Анджелеса на север — в Сан-Франциско. Калифорнийская автострада протянулась на пятьсот миль вдоль побережья Тихого океана, ровная, широкая, накатанная до блеска. Шофер, уступивший свое место Громову, беспокойно ерзал. Стрелка указателя скорости, вздрагивая, передвигалась все дальше вправо. Шестьдесят миль, семьдесят, восемьдесят… Ветер свистел в раскрытых окнах. На востоке в голубизне неба искрилась и сверкала зубчатая снежная гряда. У подножия хребта в пышной субтропической растительности, среди пальм и апельсиновых рощ, красовались дворцы и замки, белоснежные, розовые, лиловые виллы миллионеров. Роскошные яхты покачивались на легкой волне.

Мотоциклисты дорожной полиции, дюжие дяди в дымчатых очках, со здоровенным кольтом на бедре, рыскали по дорогам. Появляясь как из-под земли, они норовили незаметно пристроиться к чересчур резвому автомобилю.

Зарегистрировав автоматом недозволенную скорость, полисмен обгонял нарушителя правил, преграждал путь и, козырнув, вручал квитанцию на штраф. Никакие клятвы и мольбы не могли растрогать дорожного полисмена, памятующего, что неосторожность ежегодно губит десятки тысяч жизней.

Мимо пробегали схожие, как стандартные изделия, провинциальные городки с испанскими приставками к названиям — «сайта» и «сан», каждый со своим Бродвеем, центром торговли, увеселений и обилием реклам.