Я ухмыляюсь.

— Ну, если встретите там монахов, то драка вас всё равно найдёт.

— Ладно…

«Буран» плавно выходит на пустынный участок, гусеницы с хрустом вгрызаются в лёд, техника движется вперёд, подчиняясь моему приказу. Я наблюдаю за ландшафтом, отмечаю удобные позиции, быстро прикидываю, где можно зажать противника. Всё ясно.

По мыслеречи передаю экипажу спасительного транспорта:

— Останавливаемся.

Автобусы тут же замирают, двигатели затихают.

Я оборачиваюсь к Зеле и Беру, позволяю себе широкую хищную улыбку:

— Будем спасать ваших родичей. Но, думаю, кое-кто захочет к нам присоединиться.

Зела хмурится, сначала не понимая, потом её лицо меняется, и она с возмущением восклицает:

— Милорд, да вы шутите?! Вы опять собираетесь его будить?!

Я ухмыляюсь.

— Ага.

Она закатывает глаза.

— Его не переделать, милорд! Феанор чугунный, как сковородка!

Ухмыляюсь ещё шире.

— Вот этой сковородкой и запулим в монахов.

Подхожу к Феанору, который по-прежнему лежит на койке, надёжно привязанный ремнями. Его Высочество спит как младенец. Сам лорд ни за что не проснется.

Ну, ничего, я помогу.

Ментальный импульс пробуждения проходит по его сознанию, как удар по натянутой струне. Волна магии проникает внутрь, расшатывая остатки сна.

Глаза Феанора резко распахиваются.

В следующую секунду он встречается со мной взглядом… и, конечно же, рычит. Глухо, глубоко, с таким же энтузиазмом, с каким рычал бы медведь, если бы его разбудили в феврале.

Мышцы вздуваются, тело напрягается, он дёргается, пытаясь порвать удерживающие его ремни. Разумеется, ремни не выдерживают.

Я делаю шаг назад, наблюдая за зрелищем с искренним интересом, и лениво бросаю через плечо Зеле:

— А вот и наша сковородка пришла в движение.

— Гребаный…! — надрывается Воитель.

Я даже не двигаюсь. Просто поднимаю палец… и тыкаю его в лоб.

Феанор оседает обратно на койку, как будто его выключили рубильником. Моргает, пытается пошевелиться… но ничего не выходит.

— Что… что ты сделал?! — рычит он, голос дрожит, но не от страха — от бессильной ярости.

Я спокойно смотрю на альва, не спеша отвечать:

— Парализовал твоё тело. Ты, конечно, крепкий орешек, умеешь защищаться от ментальных атак… но прямо сейчас ты не в форме. Долгий анабиоз ослабил тебя. У тебя и сил-то почти нет.

Феанор сжимает зубы, мышцы на скулах ходят ходуном. Глаза сверкают, но он вынужден слушать.

Наклоняюсь ближе, неторопливо продолжаю:

— Лорд, буду краток. Я могу вернуть тебе контроль над телом. Могу даже зарядить тебя энергией. Но есть ли в этом смысл?

Воитель тяжело дышит, хмурится, видимо, прикидывает, насколько быстро я успею его снова вырубить, если он пойдёт вразнос.

— Чего ты хочешь от меня, менталист?

Я пожимаю плечами:

— На нас движутся монахи. Северная обитель. Твои старые знакомые, которые, напомню, держали тебя в плену.

Медленно делаю жест рукой, показывая на спящих пациентов, зафиксированных на походных койках:

— Вокруг тебя — дети и старики. Альвы. Твой народ. Те, кого ты, по своим же законам, обязан защищать.

Делаю паузу, давая ему время переварить сказанное.

— Теперь к тебе вопрос, Воитель: ты будешь со мной собачиться… или пойдёшь бить големов?

Феанор молчит. Смотрит на меня, потом на альвов, своих родичей. В глазах читается борьба — принципы, гордость, желание снова встать во главе, вернуть себе корону. Всё смешалось. Но что перевесит?

Горло его сдавливает напряжённый вдох, взгляд медленно смещается к потолку. Грудь вздымается, пальцы слегка подрагивают, но не от страха — тело помнит недавнюю беспомощность, разум цепляется за последние остатки упрямства. Он прокручивает возможные исходы.

Потом он хрипло выдыхает, с трудом сжимая кулаки:

— Верни мне моё тело, человек.

Я ухмыляюсь. Вижу, как внутри него щёлкает переключатель. Гордость проглотила суровая реальность.

— Как скажешь.

Отпускаю его.

Феанор чувствует, как контроль возвращается. В первое мгновение он просто сидит, тяжело дыша, осознавая, что снова может двигаться. Пальцы медленно сжимаются в кулак, мышцы перекатываются под кожей, тестируя готовность. Затем он резко поднимается во весь рост, разминает плечи, будто встряхивает с себя остатки ментальной блокировки.