Война в эти времена фон жизни. Где-то кто-то все время воюет, конкретно в Европе – почти каждое десятилетие. Николай знает, кто именно был врагом России в Крымской войне, и иллюзий на счет союзников не питает, несмотря на очевидную англофилию.

– Мы сталкивались с тяжестью горной войны на Кавказе, – поддержал беседу князь Барятинский.

– Дядя Владимира Анатольевича командовал Кавказской армией во время войны с Шамилем, – отрекомендовал князя Николай.

– Я имел честь быть лично знакомым с господином фельдмаршалом, – похвастался сэр Стюарт. – И всегда высоко оценивал его воинский талант.

Князь Барятинский кивнул:

– Благодарю вас, сэр Стюарт.

– Я бы хотел инкогнито посетить туземные районы, – высказал каприз цесаревич.

– Разумеется, Ваше Высочество, – подмахнул сэр Стюарт.

Все-таки посмотрим трущобы – акварелисту и штатному фотографу будет чем заняться, я из этих фотографий потом выставку сооружу и отправлю по городам и весям, пусть народ русский посмотрит, как выглядит реальная нищета – у нас-то хоть крестьяне в своих домах живут, да с огородом.

Ладно, не все, и нищета действительно страшная. Сытый и довольный народ ни на какую пропаганду не ведется, и за большевиками шли от безысходности. Что ж, лет за двадцать починим. Но фотовыставку отправить все-таки стоит.

Пол фойе отеля отражал свет усыпанных электрическими лампочками тяжелых позолоченных – или реально золотых – люстр. Здесь тоже присутствовал народ – в основном хорошо одетые европейцы. В отличие от простолюдинов за панорамными окнами – полиция отгоняет тех, кто лезет слишком близко – эти не шумят, отвешивая уважительные поклоны издалека.

Мы прошли к лифтам – вот это технологии! – и вошли в просторную, блестящую позолотой и украшенную светильниками на деревянных панелях стен кабину. Специальный индус в забавной униформе дернул рычаг, и мы вознеслись наверх, на третий этаж. Слуги и багаж отправились гораздо менее комфортным грузовым лифтом.

Длинный, устланный ковровой дорожкой коридор блестел лакированным деревом. Сэр Стюарт лично проводил нас до наших номеров, попросил быть как дома и напомнил об ужине через полчаса – как раз переодеться и умыться.

По принципу «доверяй, но проверяй» в номера сначала входили офицеры-гвардейцы и казаки. Номер мне достался четырехкомнатный. Гостиная с фортепиано, мягкой мебелью, пышным ковром и камином, над которым висела дощечка со слоновьими бивнями. Окна выходят на крышу соседнего дома – уверен, там живут только белые богачи.

Андреич на всякий случай задвинул занавески, слуги сделали так же по всему остальному номеру. В спальне меня встретила здоровенная, резного дерева кровать с балдахином и противомоскитной сеткой – кровососы нас по пути покусали изрядно, но никаких способов защиты кроме сеток и мухобойки от них нет. Компанию кровати составляли трюмо, комоды, тумбочки, пуфики, кресла, шкафы и еще один камин.

Кабинет – в нем рабочий стол с массивным кожаным креслом, камин – нет бы центральное отопление освоить, а еще англичане! – и пустые книжные шкафы. Подразумевается возможность жить в этом номере долго, и книги нужно привозить свои. Последняя комната представляла собой комнату для слуг с двуспальными кроватями. Еще в номере нашлись сияющая мрамором и позолотой ванная и не менее блестящий туалет.

Позволив слугам меня умыть и переодеть, я сходил в кабинет – его окно выходит на улицу. Раздвинув портьеры, открыл створу и помахал рукой встретившему мое появление радостными возгласами народу. Индия мне пока нравится!

Караван путешествующего «инкогнито» цесаревича был скромен: две большие кареты для «ВИПов», четыре экипажа поменьше для прислуги, и десятка три всадников охраны – ни одного индуса, сплошь белые люди. Вооружены револьверами, саблями и ружьями со штыком. Форма одежды – полевая, а не как вчера, когда от торжественности рябило в глазах.

Нормальные, чистые улицы сменились трущобами как-то незаметно. Для меня – ничего нового, такое чувство, что индийские нищие и способ их обитания за полтора века не особо-то и изменились. Убери телефоны, столбы с проводами, пластик, и получишь полую картину. Однако повышение уровня жизни затрагивает и нищих, и самый нищий индус моих времен приравнивается к средней нищеты индусу этих. А раз так, значит вывод прост – это специальные, повышенного благосостояния, трущобы для богатых туристов.

Когда мы перебили успевших за время нашей посадки набиться в карету москитов, сетки на окнах начали делать свое дело, и ехать, несмотря на влажную духоту, стало почти приятно – если не принимать во внимание запахи.

Накатанная глиняная дорога пролегала между домами из соломы и глиняных кирпичей – порой двух- и трехэтажные. Вдоль нее, слева, пыталась нести свои отравленные воды мутная, какая-то загустевшая, мелкая речушка в пару шагов шириной. Грязь местных не смущала – дамы набирали «бульончик» в глиняные сосуды, взамен отдавая помои и отбросы. А вон тот тщедушный старый индус справляет в этот же ручей нужду. А здесь – несколько мужиков в лохмотьях набирают воду в ведра и несут куда-то во дворы.