– Вам виднее, Ваше Высочество, – правильно решил он.

Позвав Андреича, я представил ему нового писаря и велел положить жалование в сто рублей в месяц. Старик скривился, демонстративно повздыхал, но перечить не стал и взялся за дело. Прежде всего Кирила пришлось уволить из матросов – это было просто. Второе – найти ему новое жилье. Тоже не сложно: лакея у меня три, а каюта у них на четверых. Сам Андреич живет отдельно, в каюте камердинеров. Будь я нищим, камердинер бы спал на полу у дверей, как преданный пес – не обязательно конкретно Андреич, это у них цеховая гордость такая. Третье – справить гардероб, потому что мой писарь ходить в матросской форме не может. Здесь пригодился гардеробщик Федор, который отыскал в моих вещах нормальный костюм, который пришлось немного нарастить, чтобы Кирил в него влез. По прибытии в Индию Федор закажет у портных запасные комплекты – мерки он снял.

Купеческий сын от процедуры и уважительного обращения выпал в осадок и моментально начал смотреть на бывших коллег как на дерьмо. Чист, дорого одет, отмечен принцем, опоен такими перспективами, что его отцу и не снились – самое настоящее перерождение!

Оторвав голову от подушки, я зевнул, потер лицо – надо бы побриться и подравнять так идущие моему красивому лицу щегольские усики – и сел в кровати. Рефлексы подталкивали встать и идти в уборную, но это – рудименты, мне теперь нифига самому делать не придется до конца моих дней, который наступит, я надеюсь, очень нескоро:

– Андреич!

– Сию секунду, Георгий Александрович! – моментально отозвался слуга из-за двери.

Караулил и запомнил вчерашнее позволение называть меня по имени-отчеству. Я бы и на просто имя согласился – чего нам, пятнадцать лет знакомым, стесняться? – но это из разряда фантастики.

Дверь открылась, и в комнату вошли слуги. Карл и Стёпка протирали меня теплыми влажными полотенцами, Петька, как старший по рангу, чистил зубы – эта технология в эти времена уже освоена. Далее рейткнехт Юрка и гардеробщик Федор одели меня в исподнее, усадили на стул, повязали на шею салфетку, и Андреич, поправив опасную бритву ремнем и дождавшись, пока Стёпка намылит мне лицо, взялся за дело.

Опасной бритвой в прошлой жизни мне пользоваться не довелось, но страха, что меня порежут, как ни странно, нет – камердинер выглядит настолько уверенным в себе, что даже мысли о его ошибке не возникает. Мысли о том, что он сейчас перехватит мне глотку – вот они да, имеются, но были отогнаны прочь: он же пятнадцать лет верою и правдою!

После бритья мне тщательно вытерли лицо теплым полотенцем и нанесли немного лосьона. Приятно пощипывает и дорого пахнет! Теперь можно одеваться дальше, в военного покроя сюртук. Интересно, если монарх будет носить нормальный гражданский костюм, такая мода приживется? Украсившиеся галифе ноги воткнулись в сапоги, и на этом пробуждение можно считать законченным.

Когда лакей унес инвентарь и удалился сам, я присел на диван:

– Андреич, достань-ка календарь. Читай не так, как пономарь, а с чувством, с толком, с расстановкой.

Добродушно улыбнувшись, камердинер отреагировал на цитату:

– Я очень рад, что ваше чувство юмора вернулось, Георгий Александрович.

Вооружившись журналом, он принялся знакомить меня с расписанием на день:

– Через тридцать минут Его Императорское Высочество и Его Высочество принц Георг приглашают вас разделить с ними завтрак.

Никки считает забавным время от времени записываться ко мне на прием или слать официальные приглашения, например, сходить до палубы покурить.

– Его Императорское Высочество и Его Высочество принц Георг приняли-с ваше приглашение пострелять после завтрака.

Чтобы не разочаровывать брата, я отвечаю ему тем же, благо писарь теперь есть.

– Его высокопревосходительство генерал-адмирал Басарагин ответили-с, что если один раз ему удалось научить вас морскому делу, второй раз получится подавно, и согласились провести для вас урок с полудня и до обеда.

– Это очень хорошо, – вполне честно кивнул я.

Вице-адмиралу пришлось рассказать про «амнезию» – а что делать? Как Никки, вымаливать озарение? Владимира Григорьевича я вообще не знаю – для роли он был не нужен, Илюха про него не рассказывал, а адмиралов всех мастей в Империи как грязи. Что ж, познакомимся – мне нужно тренироваться в общении с очень важными людьми, потому что Никки и греческий тезка такими вообще не воспринимаются.

– В четыре часа пополудни мы прибываем в Бомбей, – закруглился Андреич.

Волнуюсь – мне же в официальной делегации участвовать, вокруг будет куча народа, в провожатых и собеседниках – коварные англичане, и посреди всего этого – я в красивом сюртуке. Эх, какие кадры пропадают! Жаль, что нормальной кинокамеры ещё нет. Обязательно займусь этим вопросом по возвращению в Питер. Пусть в дворцовом серпентарии я ничего не понимаю, но фамилии изобретателей Тимченко и Фрайденберга помню замечательно. Пока народ безграмотен, хотя бы в крупных городах должны организовываться кинотеатры, в которых будут крутить обращения Николая к нации. Если он не расскажет народу, как сильно ему повезло с царем, народ же и не догадается. А какой эффект это произведет на людей? Сколько из них хотя бы качественные портреты царя видели? А тут – вон он, двигается, разговаривает, и глазами в самую душу смотрит. Сначала группу личных «Эдисонов» соберу, а потом можно и отечественный Голливуд строить.