– Ах ты, сукин сын! – прямо на глазах обретая достоинство, ошалело уставился на него Андрей Андреевич. – Ты как, собака, со мной разговариваешь?!

– Прикажете на гауптвахту, Ваше Императорское Высочество? – с молодецким видом обратился ко мне казак.

Нельзя моих слуг оскорблять, значит. Но этот специально «подставился», чтобы Андрей Андреевич не устраивал плач Ярославны, и теперь ждет поощрения или наказания за инициативу.

– Ступай к уряднику, передай ему мою просьбу выдать тебе отдых до завтра и водки, – применил я подсмотренное у Никки поощрение.

– Рад стараться, Ваше Высочество! – щелкнул он каблуками и покинул каюту, не забыв прикрыть за собой дверь.

– Простите, Ваше Высочество! – поняв, на чьей стороне мои симпатии, бухнулся лбом в ковер Андрей Андреевич. – Совсем голову от горя потерял, дурак старый!

– Встань, – приказал я.

Мужик бодро вскочил на ноги.

– Больше голову не теряй, – добавил я. – Туда садись, – указал на диван.

– Слушаюсь, Ваше Высочество! – возрадовался он и выполнил приказ.

Радуется, что в шею не погнали, и то, что я его забыл, уже не так печалит. Оценив его одежду, возраст и то, как он отреагировал на подначку казака, я уселся за стол и спросил:

– Камердинер?

– Как есть камердинер, Ваше Высочество! – подтвердил он. – Андреич! Пятнадцать лет…

– Верою и правдою, – перебил я. – Слышал. Не помню. А ты – помнишь.

Я подошел к столу и начал писать записку Николаю, не очень уверенно расставляя твердые знаки.

– Как есть помню! – поспешил он подтвердить свою полезность и показал рукой себе по колено. – Вот с таких лет…

– А где ты был все это время? – спросил я.

– Слег я, Ваше Высочество, – пригорюнился камердинер. – Как есть от горя слёг. Как лихорадка отпустила, сразу к вам и пришел.

– Как есть пришел, – на автомате добавил я.

– Так, Ваше Высочество, – признал он.

Я свернул записку, припечатал ее углы сургучом и сходил до двери, вручив новому казаку. Повернувшись к камердинеру, процитировал Высочайшего брата:

– Господь не оставил нас.

– Как есть не оставил, – согласился Андрей.

– Рассказывай про пятнадцать лет, – решил я скоротать время до получения разрешения посветить Андреича в «тайну памяти».

Камердинер оживился, поправил усы и начал вещать о том, как маленький Георгий однажды спрятался так, что весь Гатчинский дворец сутки на ушах стоял.

– А кто в старой печке сыскал-то? Андреич! – приосанился камердинер, закончив рассказ.

Хороший дядька вроде. В дверь постучали, и получивший разрешение войти казак вручил мне ответ от цесаревича.

«Андреич – твой самый преданный слуга, любезный Жоржи. Для нас всех будет лучше, если ты будешь с ним откровенен. С наилучшими пожеланиями, твой верный брат Никки».

Девятнадцатый век, пик могущества эпистолярного жанра, и не писать же ему мне в ответ «ок»?

– Андреич, ты можешь сослужить мне очень полезную службу, – решил я применить мужика правильно. – Здесь, – открыл ящик стола и достал оттуда стопку бумаг и обтянутую кожей книжицу. – Мои письма, мой дневник и прочее. Я их изучил, но многие имена мне ни о чем не говорят. Мне нужно многое вспомнить, и в этом мне поможешь ты.

– Любую службу сослужу, Ваше Высочество! – заверил он и поерзал на диване, демонстрируя нерешительность.

– Говори прямо, – велел я.

– Грешно-с, – он виновато развел руками. – Великий пост все же. Но больным наш Господь в милости своей допускает…

– Поесть принес? – догадался я, всем телом ощущая оживление.

За прошедшие с моего пробуждения дни я успел полностью разочароваться в кухне: Великий Пост, кушать можно только постное и понемногу, даже «больному» мне. Сегодня, например, Никки, как сильно верующий, в религиозном рвении ограничился куском ржаного сухаря с солью под компот – греческий принц такую диету поддержал – а я впал в грех чревоугодия и полакомился кашей без масла под кислую капусту с теми же ржаными сухарями.

– Как есть принес! – считав, улыбнулся камердинер. – Велите подать?

– Подавай! – я временно отложил бумаги на край стола.

Камердинер сходил до двери и вернулся с лакеем Петькой – я с ним успел заново познакомиться, когда он надраивал каюту до блеска. В руках лакея обнаружился поднос с накрытыми салфеткой приборами и двумя позолоченными мармитами. Завершал композицию графинчик компота – его я пил за обедом и остался доволен.

– Тефтели рыбные, – открыл первую крышку Андреич. – Картофель запеченный, – открыл вторую.

Не так уж и грешно!

– Удружили, братцы! – от всей души похвалил я и принялся за дело.

Хорошо, когда есть по-настоящему преданные слуги!

Перекусив, я доверил Петьке унести посуду и спросил довольного тем, что принц хорошо покушал Андреича:

– Сколько у меня денег?

– Мимо меня ни копейки не проплывет, Ваше Высочество, – заверил он.

– Сколько? – нахмурился я на него.

Поежившись, мужик ответил:

– Сорок три тысячи девятьсот двадцать четыре рубля и восемьдесят три копейки.