— Такой молодой и столько бед нам принёс!

— Надеюсь, он за всё это должным образом ответит, — произнёс племянник.

— Без сомнения! Что ж, не будем терять время, нас ждут. Эрих, пойдём в самолёт. Ты бледен. Кажется, у тебя вновь начинается жар.

— Благодарю вас, дядя, — кивнул тот. — Я действительно себя плохо чувствую. Рана вновь начала беспокоить.

— Ничего, мой мальчик. В госпитале тебя подлечат. Пошли.

И они, поднявшись по лестнице, вошли внутрь корпуса металлической птицы.

Фишер обернулся и крикнул охранникам:

— Майер и Гюнтер, ко мне. Остальные возвращайтесь в расположение.

Двое самых здоровых солдат направились к нам, а экс-Зорькин, схватив рукой меня за шею, придал направление в самолёт.

— Давай, Забабашкин, пошевеливайся! И без глупостей.

Я, разумеется, не подчинился. Лететь я никуда не хотел. И, хотя выбора у меня не было, всё же решил показать свой характер, рассчитывая, что прямо здесь и сейчас меня избивать не будут.

Я понимал, что мои действия опрометчивы и нецелесообразны и корил себя за эту ненужную упёртость, но ничего не мог с собой поделать. У меня буквально было раздвоение личности. Одна, разумная, половина кричала, что надо быть покладистым и ждать момента для побега. А другая — буквально рвала и метала, вопя во весь голос, что надо посылать всех гадов налево и направо и всегда идти им наперекор.

И, нужно признаться, что мне было очень тяжело совладать с собой и обуздать ту праведную ярость, с которой я ненавидел врага. Солдаты привычными движениями схватили меня за руки и затащили внутрь «Юнкерса».

Самолёт оказался транспортником, никаких комфортных кресел там не было — обстановка была довольно примитивная и без излишеств. Чем-то данный самолёт по своему убранству напоминал кузов военного грузовика, что перевозит личный состав. По краям такие же деревянные доски, служащие лавками, а посередине пустота. В передней части самолёта была кабина пилотов, отделённая от «салона» брезентовой шторкой, а в хвосте находилась перегородка с дверью.

«Вероятно, там находится туалет», — предположил я.

Меня посадили посреди корпуса на одну из лавок, по краям сели два моих дюжих охранника. Напротив же уселся Фишер. Полковник с адъютантом расположились вдали от нас, ближе к кабине пилотов.

Пилот, стоявший у двери, убрал внутрь фюзеляжа лестницу, закрыл дверь, подойдя к полковнику, получил очередной приказ и скрылся за шторкой пилотской кабины. Через полминуты двигатели «Юнкерса» заработали громче, самолет дрогнул, тронувшись с места, и начал разбег, с каждым мгновением набирая всё большую и большую скорость, судя по придавливающей меня к лавке перегрузке, а уже через несколько секунд железная машина оторвалась от земли.

С момента моего попадания в это время я не имел возможности полетать на самолёте, поэтому сейчас можно было с уверенностью сказать, что это был мой первый полёт. Однако никаких интересных впечатлений я, разумеется, получить не мог.Всё тело болело, раны ныли, голова буквально раскалывалась, и очень хотелось спать. В данной ситуации, когда сил у меня не было, я был скован наручниками за спиной, а противник был настороже, ни о каком побеге речи идти не могло. А потому, исходя из сложившейся обстановки, я принял единственно верное решение — забыться сном. Закрыл глаза и мгновенно вырубился.

Через какое-то время проснулся от ощущения, что мы взлетаем. Открыл глаза и недоумённо посмотрел по сторонам.

«Ничего себе! Это что, меня глючить, что ль, стало?! А что случилось-то? Мы ж уже взлетали?», — напрягся я.

Но, посмотрев на спокойно сидящих по бокам охранников и остальных находящихся на борту фашистов, понял, что они к этому относятся вполне спокойно. Все сидели с закрытыми глазами и, вероятно, тоже дремали. Я хотел было постараться проанализировать случившееся, но не смог это сделать, потому что навалившаяся свинцовая усталость вновь увела меня в мир сновидений без снов.

Проснулся от того, что самолёт довольно существенно тряхнуло. На этот раз никто никуда не взлетал, вероятно, мы просто попали в турбулентность. Сидевший напротив меня Фишер никак не отреагировал на это происшествие, продолжив отдыхать с закрытыми глазами. Охранники же, что находились рядом, не спали. И как только заметили, что я проснулся, тут же повернулись ко мне.

— Не прилетели ещё? — Поинтересовался я, перейдя на немецкий, и, от души зевнув, вновь закрыл глаза, тем самым показывая им, что продолжаю дремать.

Но на этот раз я спать не собирался, а через чуть прикрытые веки стал наблюдать за окружающей нас обстановкой. С охранниками было ясно — они бдели, а вот дядя со своим племянником о чём-то негромко разговаривали. Причём полковник отчего-то ёрзал на месте, постоянно посматривая на часы.

Через какое-то время он поднялся и направился через весь корпус, пройдя мимо нас, в сторону хвоста.

Я сразу же понял, что это мой шанс.

Как только дверь за немецким офицером закрылась, я охнул, поморщился и вскрикнул, сгибаясь: