– Спасибо, – забрал огромную чашку из рук докторицы. Сделал большой глоток. – Ух ты. Больше похоже, что в коньяк плеснули немного кофе.

Юлия Сергеевна заулыбалась:

– Ну, раз вы еще способны шутить, значит, все не так плохо, – она ободряюще сжала пальцы на моем плече.

– Да какие уж тут шутки? Крепко, зараза… Я вам теперь бутылку должен.

– Перестаньте. Этого добра у любого врача – вагон. Не оскудеют мои запасы.

Я уже хотел вернуться в палату, когда из соседней вышла девушка с малышом на руках. Не знаю, сколько тому было. Может, полтора года, может, два. Я залип на его улыбающейся мордашке. Или ее. Так сходу было не разобрать.

У меня мог бы быть такой же.

Но не случилось.

Какая же лютая херня – это утверждение, что отцовские чувства возникают со временем. В нашего с Улькой ребенка я влюбился мгновенно. Точнее, в одну только мысль о нем, ведь никакой уверенности в том, что она забеременела, у нас до последнего не было.

Так вот, возвращаясь к теме сомнений… Я же понимал, что нужен Уле. Осознавал, что это сложное время ей будет гораздо легче пережить рядом со мной. Но я не мог оставить Римму. По факту это был выбор без выбора. Мое сердце рвалось на части, а вина поджирала ошметки, не оставляя шансов когда-нибудь залатать раны. Или хотя бы себя простить.

Никогда… Никогда в жизни я не чувствовал себя настолько беспомощным. Ситуация требовала от меня принятия и смирения, которых я не мог в себе отыскать. Потому что я… Ладно. Хрен с ним. Пожил хорошо, хватит. Но Уля… Ей-то эта боль зачем? Зачем ей переживания? Нервы, слезы. За что? Согласен, это самый глупый вопрос из возможных. Но, тем не менее, его себе задает каждый человек, оказавшийся в патовой ситуации. Я не исключение. Да и Уля наверняка не раз им задавалась. Искала какую-то причину в себе. И чем черт не шутит, возможно, даже, глупая, находила! У меня мозг взрывался от того, что я не мог ее разуверить – настолько это было неправильно. Не находил времени даже просто поговорить. Узнать, как она.

Если бы еще месяц назад мне кто-то сказал, что наступит день, когда я буду разрываться между двумя женщинами, я бы рассмеялся ему в лицо.

Допив кофе, прилег в палате Риммы на диванчик. Зачем-то открыл Улькину страничку и вдруг увидел ее онлайн.

«Почему не спишь?»

Девочка не ответила. Обиделась. Ну, это понятно. На ее месте даже святая бы сдулась.

Проворочавшись, я все же забылся тревожным сном. Проснулся от какой-то непонятной суеты. Римме опять стало плохо.

– Она уходит.

Вот так уверенно. Так просто… Она уходит.

Давя дурацкое желание заорать – она уже ушла, давно ушла, вы что, не поняли, я подошел к кровати. Опустился на колени. Взял прохладную руку Риммы в свою, уткнулся в нее лбом и заплакал так горько, как не плакал, кажется, никогда. Слезы лились из глаз, сопли стекали по усам на бороду. Плечи тряслись так, что кровать подпрыгивала. А из глубин души рвались совершенно нечеловеческие звуки. И никак это было не обуздать. Никак не пережить по-другому. Тут либо захлебнуться чувствами, либо выпустить их. И кажется, мне даже позволили прорыдаться без свидетелей, проявив удивительную тактичность.

– Эльбрус Таймуразович, все. Нам нужно зафиксировать смерть…

Это был полнейший сюрреализм. Выбирать цветы на похороны одной женщине и букеты, чтобы хоть так поддержать другую. Организовывать поминки по жене и завтраки-ужины для той, которая совершенно неожиданно стала моей любовницей, заплатив за эту ошибку самым дорогим. Держать под контролем прессу, отбиваться от нападок и попыток сместить меня с должности, пользуясь моментом, когда мне было совершенно не до работы.

Я был полностью опустошен, когда все наконец-то закончилось. Я так долго во все впрягался и рвал вперед, что тупо не понимал, что мне делать дальше.

– Сыночек, может, ты бы отпуск взял?

– Зачем? – обернулся к матери.

– Отдохнул бы. Домой приехал. Мы бы тебя с сестрами отогрели…

– Нет, мам. Дел полно. И так столько пропустил. Может быть, теперь летом.

– Загонишь себя. Смотреть на тебя больно. Один нос остался…

– Ты преувеличиваешь, – криво улыбнувшись, поцеловал маму в лоб. Она тяжело вздохнула.

– Неужто правду говорят, сынок?

– О чем?

– О тебе и твоей секретарше.

– Мама! – вмешалась одна из сестер. – Мы же договорились в это не лезть.

– А как не лезть, когда имя моего сына и любимой невестки на каждом углу полощут из-за какой-то девки?!

– Это все неправда. Уля – порядочная девочка. Если кто и пострадал в этой ситуации ни за что ни про что, то только она.

– Ну-ка посмотри на меня. – Мама обхватила мои бородатые щеки сухонькими ладошками: – Что же ты с такой горячностью ее защищаешь, если сказанное – неправда?

– Потому и защищаю!

– Ох, мальчик мой. Никогда ты не умел врать.

– В офис я еду исключительно потому, что за время моего отсутствия скопилось много работы. Уля вообще сейчас на больничном, не придумывайте. Лиан… – с отчаянием обернулся к старшей сестре. – Хоть ты ей скажи.