— Помну, конечно, а что с ней, со штукой этой…

— Да… блин… ну, там проблема одна… появилась.

— Какая?

— Слушай… по телефону не хочу. Можешь из дома выйти? Я бы во двор к тебе подгрёб. Ты же в центре, да? Рядом с площадью Пушкина?

— Ну, да… Так давай прямо у памятника тогда.

— У памятника?

Он снова замялся…

— Не… на виду у всех?

— Что за конспирация такая? Ну хочешь, приходи во двор ко мне. Потом домой поднимемся.

Он помолчал немного и переспросил:

— А?

— Блин, ты не один что ли?

— Ну, ладно, давай тогда домой приду…

— Я уж лучше спущусь, встречу тебя. Через сколько будешь?

— Через пять минут.

— Ох, ёлки… Ладно. Сань…

— А?

— У тебя всё хорошо?

— Ну… да, — неуверенно ответил он и тут же добавил с показным энтузиазмом. — Да, всё отлично у меня. Знаешь, давай лучше у «Орбиты» тогда. Это ж тут рядом. Я на лавочке сидеть буду.

Не дожидаясь моего ответа, он повесил трубку.

Дело было явно нечисто. Я быстро оделся и вышел на улицу. «Орбита» — здоровенная, следящая за телевизионным спутником антенна, находилась рядом, в сквере между моим домом и набережной. Там обычно гуляло много людей, но были и укромные места, спрятанные от глаз островками елей и кустов.

На всякий случай я пошёл не напрямую, а сначала прошёл так, чтобы оставаться незамеченным и глянуть на место встречи издалека. Саня сидел на лавке один и поблизости никого не было. Я подождал, покрутился, посмотрел… Нет, всё было чисто.

Не заметив ничего подозрительного, я, наконец, подошёл и сел рядом.

— Здорово, — сказал я и протянул руку.

— Привет, — тускло и безрадостно ответил он. — Извини…

— За что? — нахмурился я.

— Слушай… так вышло, я не хотел говорить, но…

— Чего говорить-то, ты не волнуйся, скажи как есть.

— Да про пистолет этот злосчастный…

Я услышал, как за нашей спиной остановилась машина, и хлопнули дверки. Можно было бы встать, метнуться, убежать, но оставлять испуганного пацана одного я не хотел.

— Да не парься ты, разрулим сейчас, — кивнул я и хлопнул его по плечу.

— Прости, правда…

Я обернулся. От машины к нам быстро шли три человека. Явно урки. В том, что это синие сомнений не было никаких.

— Ну чё, бакланчик, — недобро сказал один из них, вальяжно подойдя поближе. — Волыну вернуть придётся, еслив чё.

Двое других обошли скамейку и расположились так, чтобы отрезать дорогу к отступлению.

— Сейчас поедем, где ты там её прикопал, и заберём. Ты понял меня, фраерок?

Он сплюнул мне под ноги, сверкнув тусклым железным зубом.

Я спокойно оглядел эту троицу бродячих шелудивых человекообразных псов. Как говорится, сложно, но можно. Противостоять было можно. Они выглядели грозно — жилистые, злые, тёртые, но слишком уж уверенные в своём превосходстве и не ожидающие подвоха. Так и хотелось сбить с них спесь.

— По-человечьи теперь скажи, — кивнул я тому, кто, собственно, «речь держал». — Если ты человек, конечно.

— Чё-ё-ё? — вытянул он шею и скривил рожу, прямо подставляясь под удар, так что мне едва хватило выдержки, чтобы не вмазать ему с разворота.

— Чей будешь, — улыбнулся я, — чего хочешь, кто уполномочил? Ты кто такой, Чингачгук? Простые же вопросы и законные.

— Э, слышь, в натуре, — обнажил клыки другой упырь. — Ты помело придержи, в натуре.

— Гавкают, гавкают, — вздохнул я, — толком и не говорят ничего. Саня, это что за шалопаи ко мне на встречу напросились?

— Ты чушок, волына где? — высказался и третий боец.

— Волынка — это народный шотландский музыкальный духовой язычковый инструмент. Кто слышал звук волынки, вовек не забудет.

— Ты чё расчирикался, петушок? — снова вступил в словесную игру первый. — Тебя спрашивают, где пушка, в натуре?

— Некрасиво выражаешься, недостойно, будто свинья хрюкает, — покачал я головой. — За слова ведь отвечать надо, или ты языку своему не хозяин? Значит ты фраерок дешёвый, а может, сам петушок, а?

Я подмигнул и, иллюстрируя своё предположение, похлопал ладонью по верхней части кулака. Разумеется, чувачок дёрнулся, повёлся, вспылил и, невзирая на хвалёную склонность синей братии к психологическим манипуляциям, пропустил, ментальный, так сказать, удар. Он размахнулся и попытался оказать на меня физическое воздействие.

Кулак его полетел мне в лицо, да только долететь не смог. Это было до смешного просто. Блок и короткий, крепкий, как орешник, удар в незащищённое, как у ёжика брюхо. Тыдыч! Он согнулся, глаза его выпучились, рот раскрылся. Открывает щука рот, да не слышно, что поёт.