С учетом моей неприступности, читай — загадочности, я действительно распаляла воображение всех наших офисных самцов — и альфа, и тех, кто совсем омега. Женщины-коллеги меня недолюбливали и называли ведьмой. И не только из-за моей популярности: я была обладательницей рыжих волос, ела пирожки и не толстела, не любила делиться личной информацией.

Я была совсем не против отношений. Почему нет? Но сердце ни разу не забилось чаще при виде мужчины. Вот пещера Крубера в Абхазии — одна из самых глубоких в мире — заставила мой пульс скакать, когда я прошла ее с группой таких же упоротых ребят, а очередной белозубый красавец с кубическим прессом и дорогим парфюмом, который приглашал «красивую рыжую лисичку» в бар, — только вызвал желание обходить его стороной.

Почему же Максим? С ним я встретилась на первом новогоднем корпоративе. Нас знакомили со всеми отделами, в том числе с айтишниками. Перспективный молодой человек, в своем отделе дорос то «тимлида». Высокий шатен, в аккуратных дорогих очках, одетый в казуальном стиле, но без пресловутой неряшливости программистов. В нем не было ничего из клишированного образа сисадмина: стильный приятный парень с красивой фигурой и добрыми глазами. Старше меня всего на год, Максим хорошо вписался в мою жизнь. Он не претендовал на то, чтобы ее изменить, но упрямо пробивал в ней место для себя. Мы встречались год. И вот, я приняла его предложение замужества.

Что случилось в промежутке между приходом визажиста в мою благоустроенную квартиру в стиле «лофт» и моим пробуждением в этой подвальной темноте, я не помню.

Воспоминания отрывками подкидывали мне разные картинки светлого прошлого. Вот, я с мамой Максима Натальей Ивановной выбираю платье из каталога. Именно она настояла, чтобы мы заказали свадебное облачение в Италии у одного известного бренда, потому что «свадьба бывает один раз в жизни». Что ж, несмотря на отрицающую этот устаревший тезис реальность, я была согласна с ней. Согласна с тем, что «один раз и на всю жизнь», а не с тем, чтобы отдать сотни тысяч рублей за белое кружево для платья на один день. Такие деньги я готова потратить только на качественное снаряжение для походов. Впрочем, мои возражения Наталье Ивановне были неинтересны, и я смирилась. Платье было заказано и по получению идеально подогнано по фигуре. Примеряя его, я чувствовала себя принцессой из детской сказки или героиней любовного средневекового романа.

Стоп. А во что я одета? Почему-то мне только сейчас пришла в голову мысль пощупать не окружающие стены, а саму себя. Медленно и с затаенным страхом перед предстоящими открытиями я провела рукой по своей груди. Нащупав рукой венецианское кружево, покрылась испариной осознания — все случилось в день свадьбы. А вот обуви на мне не было: мои белые лодочки канули в лету. Вопрос — вышла ли за Максима, я попробовала решить поиском обручального кольца на пальце. Его не было, но это могло означать и то, что похитители его сняли.

Больше ничего вспомнить не получилось. Мысли натыкались на какую-то преграду, возможно, от посттравматического шока, отскакивая и выдавая размытые флешбеки, не имеющие отношения к делу. В голове вставал образ какого-то высокого голубоглазого брюнета, с грустью и осуждением смотрящего мне в глаза. Не помню этого человека. Поэтому либо он появился в моей жизни в ее забытый кусок, либо у меня начинается бред.

Дальше я расслабилась, и позволила мыслям течь туда, куда им хочется. А хотелось им к Елене Петровне Павловой, моей любимой ласковой мамочке, которую я, дочка-интроверт, редко подпускала к себе и с которой совсем не делилась сокровенным. Папа, Андрей Викторович Павлов, у меня тоже замечательный, но он, как и я, вещь в себе — чем меньше к нему лезут в душу, тем ему легче жить. Бедная моя мама — всю жизнь живет с двумя ледышками. Она очень радовалась, что я смогла найти себе мягкого и доброго мужа. Мама всегда говорила, что у детей должен быть хотя бы один теплый родитель, и предполагала, что в моей семье это будет Максим.

Как я жалела сейчас, что не умела радоваться всему, что подарила мне судьба. Относилась как к само собой разумеющимся вещам. Не говорила маме, что ее люблю, Максиму — как мне с ним повезло, Лильке — какая она замечательная. Правду поют в песне: «И каждый раз навек прощайтесь, когда уходите на миг!». Однако же, справедливости ради — я не помнила, как я уходила и уходила ли вообще. В день свадьбы, по идее, я ни секунды не должна была быть одна. Лиля пришла практически сразу, как я проснулась; мама и папа тоже все утро нарезали круги вокруг меня, то и дело отвечая на звонки многочисленных родственников и периодически названивая администратору ресторана. Все шло своим чередом: к вечеру Мария Андреевна Павлова, то есть я, должна была превратиться в Марию Андреевну Ширшову. Да, видать, не судьба.

Воспоминания усилили мое отчаяние и жалость к себе; физическое измождение тоже давало о себе знать: я то ли погружалась в сон, то ли умирала. Мысли становились вялыми, чувства и ощущения притуплялись. Качаясь на волнах плывущего в объятия пустоты сознания, я входила в состояние мира и покоя. Темнота баюкала…

— Леди Раш! Не смейте умирать! Не лишайте народ главного зрелища года! — раздался громкий насмешливый мужской голос. — Что с леди Мариссой? Почему она в таком состоянии?

— Милорд, мы ничего не делали. Как притащили вчера ее и сюда положили, так и все. Она сегодня поорала, постучала. Да мы ее и не трогали, — заискивающе и подобострастно отвечал собеседник.

— А вода? Пища? — ярость в голосе мужчины сложно было не уловить.

— Так не было приказа, ваше сиятельство, — почти заикаясь, и как-то неуверенно ответил второй.

— А тебя, скотина, приказ кормить был? Может, поголодаешь и поумнеешь? — орал тот, кого называли сиятельством. — Мы кого казнить будем? Труп?