– Нам пора, - сказал Факел, взглянув на часы.

Они у него были позолоченные, с портретом на внутренней стороне крышки. С портрета грустно улыбалась блондинка с вьющимися волосами. Факел никогда о ней не рассказывал, но всегда смотрел на нее, когда нам предстояло особенно паршивое дело. Стало быть, тоже что-то заподозрил.

Из архива мы отправились в аэропорт. Там уже вовсю шла загрузка транспортных дирижаблей. Редко какой анклав жил на полном самообеспечении. В большинство из них регулярно ходили целые караваны. Впрочем, наш рейс был внеплановый, поэтому загружали только три транспортных дирижабля. Еще над причальной мачтой висел один боевой. Это эскорт. Боевой был вдвое меньше транспортов, зато раз в десять лучше вооружен. На борту аршинными буквами значилось название: "Посейдон" и куда-то мчались нарисованные кони.

Отправление каравана было назначено на шесть вечера, и наш подопечный прибыл минута в минуту. Я уже в нетерпении поглядывал на часы, и когда минутная стрелка завершила круг, к причальной мачте подкатил белый автомобиль. То есть, белый только сверху, нижнюю половину машины осенняя погода уже сделала темно-серой.

Из автомобиля бодро выскочил высокий мужчина в светлом мундире с красными крестами на рукавах. Раньше медики носили повязки с крестами, но теперь их нашивали прямо на форму, хотя на передовой всё еще можно было встретить санитаров с повязками. Столь же красные галуны обрамляли погоны новоприбывшего. Погоны, между прочим, были полковничьи, хотя у медиков своя иерархия. Тем не менее, я привычно вытянулся.

– Вольно, - с легкой улыбкой скомандовал новоприбывший, и отрекомендовался.
– Профессор Осипов, Вадим Александрович. Надеюсь, я не опоздал?

Заметил, небось, как я на часы поглядывал. Взгляд у него вообще был внимательный, цепкий, но не злой, как у фельдфебеля, который ищет, к чему бы придраться, а, скорее, как у исследователя, который сильно ограничен во времени и оттого стремится ухватить максимум.

– Никак нет, господин профессор, - ответил я.

Факел на правах старшего проверил его документы, представил нас и предложил проследовать к причалу. У нас было предписание прибыть на "Посейдон".

– Просто Факел и Глаз?
– переспросил профессор.
– Ни фамилий, ни имен?

– Да, просто Факел и Глаз, - спокойно ответил мой напарник.
– В нашей работе именами бросаться не резон.

Профессор кивнул, и махнул рукой водителю. Тот выскочил из-за баранки и вынул из багажника объемистый саквояж. Саквояж оказался тяжелый.

На причал его поднял водитель, а на борт пришлось заносить мне. К счастью, наш собственный груз плечи не оттягивал, да и давно уже стал привычным. Я нёс винтовку в кожаном чехле, и вещмешок с нашими пожитками. Последний, кстати, мог бы быть и потяжелее, но нам по обыкновению выдали паек на два дня. Считалось, что любая служба сочтет за честь помочь инквизиции и обеспечит на месте всем необходимым, а паек - это на крайний случай, если рядом совсем никого не окажется.

Факел навьючил на себя массивный огнемет, но с пустыми баллонами. На борту дирижабля огонь категорически не приветствовался. Хоть мы и инквизиция, но правила одни на всех и тут капитан был непреклонен: или пустые баллоны, или сдать огнемет в несгораемый сейф до прибытия на место. Факел не смог расстаться со своим сокровищем. К слову сказать, огнемет у него, в отличие от моей винтовки, был самый заурядный. Ну да хочет таскать лишний груз - его дело.

Пока мы поднимались на причал, грузовые дирижабли уже неспешно взмывали в небо. Небо хмурилось и подумывало, не пролиться ли дождем. Говорят, что дождь - добрый знак в начале путешествия. Не надумало.

"Посейдон" взлетел быстро и, легко догнав транспорты, занял место во главе каравана, но значительно ниже. В небе дирижаблям угрожали разве что горгульи, а тем, если, конечно, тварей будет не слишком много, транспорты и сами могли дать отпор. Основные проблемы ходили по земле.

Профессору, как особо важной птице, выделили на борту отдельную каюту. Я бы скорее сказал: конуру. Узкая койка, тумбочка - она же столик - под иллюминатором, да немного свободного пространства, в котором Факел со своим огнеметом попросту не развернулся бы. Впрочем, нас туда и не пригласили. Профессор надел очки и сразу углубился в свои бумаги, попросив, чтобы его не беспокоили. Наши отношения он урегулировал одной фразой:

– Я буду делать свое дело, а вы делайте свое.

Факел нашел закуток неподалеку, из которого можно было наблюдать за входом в профессорскую каюту, не мешая при этом экипажу, и прочно обосновался там. Вряд ли нашему подопечному что-то угрожало на борту "Посейдона", но дело есть дело, да и заняться всё равно было больше толком не чем.

В плане размещения нам с Факелом досталась пара гамаков в кубрике. Тоже получилось в как бы отдельном закутке, отделенном от общего пространства толстой медной трубой. В трубе постоянно шуршал воздух, и мне казалось, будто там бегали крысы. Не самое приятное соседство. Да и машинным маслом попахивало. А до Севастополя нам предстояло лететь порядка 1700 километров, если строго по прямой. В общем, посмотрел я на всё это, и напросился на этот рейс стрелком-наблюдателем.

Такой стрелок размещался в полуоткрытом гнезде снаружи корпуса, вёл наблюдение, ну и стрелял, если было нужно. Разумеется, прославленный снайпер, кем считался ваш покорный слуга, идеально подходил для такой позиции, так что мою помощь охотно приняли и я тотчас заступил на пост, или, как говорят флотские - на вахту.

Под нами проплывали возделанные поля, дороги, поселки, и повсюду: движение и огни. Темнело. Литератор бы написал: смеркалось. Хотя в городах теперь столько огней, что там никогда не смеркалось. Жизнь, как говорится, била ключом. В три смены. Иначе банально не поспеть за потребностями фронта.