— Это ничего не значащее предложение — ты любишь такие.

Он наклоняется ближе, словно пытаясь заглянуть в мои глаза даже сквозь темноту. Я не отхожу, отказываясь отступать.

— Ничтожное предложение? — повторяет он.

— Предложение, в котором звучит так, будто ты говоришь что-то значимое, но на самом деле вы не говорите вообще ничего.

— Я никогда в жизни не произносил таких предложений.

— Ты постоянно используешь их во время дебатов. Это твой фирменный стиль. Каждый раз, когда твоя команда проигрывает, это потому, что ты использовал такую фразу, и я указывала на это своей команде.

На мгновение воцаряется тишина, которая кружится и мерцает между нами, как космос. В нем нет ничего неудобного или неловкого. Оно даже не враждебно. Это похоже на близость, но без привязанности.

— Как твоя команда собирается побеждать в следующем году? — спрашивает он легким тоном. — Теперь ты потеряешь свое секретное оружие.

— Мне просто придется найти новую твою слабость, чтобы использовать ее в своих целях.

— Ты с трудом найдешь. — Я почти слышу высокомерную улыбку на его губах. — Возможно, тебе стоит подумать о том, чтобы победить меня честно и справедливо, используя веские аргументы и четкую логику.

— Я и это сделаю, не волнуйся.

Он испускает вздох, переходящий в смех, и я тоже смеюсь. Летний ночной воздух стал прохладнее, и шлейф ветра прошелся по мне, заставив вздрогнуть. Закари сминает пустые бумажные тарелки и встает, чтобы выбросить их в ближайшую урну.

Закончив, он возвращается к скамейке и встает передо мной, протягивая руку.

— Может, вернемся?

— Хорошо.

Я подаю ему руку, и он помогает мне подняться, хотя я не нуждаюсь в его помощи. Какое-то время мы просто стоим рядом друг с другом, его рука все еще на моей, наши пальцы соприкасаются в нежном прикосновении. Его присутствие рядом с моей рукой яркое и теплое, и его тепло оттаивает мой лед.

Наконец Закари отпускает мою руку, и мы переходим по вымощенной галькой дорожке обратно к французскому окну, через которое мы сбежали.

Перед тем как шагнуть через него, Закари поворачивается ко мне и говорит: — Раз уж мы застряли здесь одни, а уходить еще рано, может, потанцуем вместе?

Теперь, когда мы стоим в фиолетово-серебряном свете бального зала, темнота не может скрыть румянец на моих щеках, поэтому я отвечаю быстро, не давая ему времени искать ответ на моем лице.

— Да.

Он ведет меня внутрь, на танцпол. Струнный квартет отошел от прежних формальных вальсов и теперь исполняет зажигательные композиции современных песен.

Закари обхватывает меня за талию. Он прижимает меня к себе, но не настолько, чтобы я вжалась в его тело. Мои чувства переполнены им — его присутствием, его теплом, его интенсивностью, его запахом. Мы танцуем, и этот момент нежен, необычен и особенен.

Мы танцуем, и, хотя я скорее умерла бы, чем призналась ему в этом, Закари был прав.

Я должна была сказать ему "да", когда он пригласил меня на танец.

Теодора

В 10-м году все встречаются.

Неловкость, жеманное хихиканье, яростное смущение — все это кажется проблемой прошлого. Все кажутся старше и смелее. Все хотят внимания и ласки. Короче говоря, все жаждут прикосновений и возбуждены.

Есть несколько исключений из правил, например, самые эрудированные студенты нашего года — студенты, которые, как я могу предположить, находятся под огромным давлением своих родителей, требующих от них успехов в учебе, — или нежелательные изгои, такие как Софи Саттон, чьи родители работают в Спиркресте, или пара мальчиков-стипендиатов.

Последнее исключение — это девочки, которые оказались в той же лодке, что и я. Девочки, чьи родители религиозны, строги или думают о будущем своей семьи и бизнеса. Поначалу я думала, что эти девушки такие же, как я, держатся в стороне от мальчиков и свиданий.

И вот однажды, совершенно случайно, я захожу в пустой класс математики в поисках рабочей тетради.

За партой сидят два ученика: незнакомый мне мальчик и Камилла Алави, которую я знаю довольно хорошо. Как и мне, ей строго-настрого запрещено встречаться. Как и у меня, у нее строгие и религиозные родители. Она даже постоянно носит маленький золотой крестик. Она рассказывает всем, кто ее слушает, что ей нельзя встречаться и что в Спиркресте все равно нет ни одного симпатичного парня.

Но когда я вхожу в класс, она встает так быстро, что ее стул падает, громыхая. Ее щеки ярко покраснели, наполовину скрытые черными локонами, обрамляющими лицо. Широко раскрытыми от паники глазами она смотрит с меня на мальчика, а затем выбегает из класса.

Мальчик, такой же краснолицый, как и она, встает, как только она уходит. Застыв у двери, я наблюдаю за ним, пока он прихорашивается и застегивает брюки. Выпуклость под тканью очевидна любому, кто посмотрит, поэтому я поднимаю глаза к потолку, пока он бормочет бессвязные извинения и проходит мимо меня.