На мгновение я путаюсь в своих мыслях. В голове воют сирены, предупреждая меня о необходимости быть начеку, быть резким, быть осторожным. Напоминают мне о словах отца, о его предупреждениях.

Я даю Закари самый безопасный ответ, который только могу придумать, — правду.

— Мне нельзя встречаться.

Его брови поднимаются. На мгновение появляется слабое удивление, которое тут же стирается спокойной улыбкой. — Это прекрасно. Тебе все еще можно пойти на танцы?

— Да.

— А тебе можно пойти с мальчиком?

— Наверное.

— Хорошо. Тогда не хочешь ли ты пойти со мной на танцы в качестве моей пары? Нам больше ничего не нужно делать. Это не должно означать ничего другого.

Я смотрю на него. Его спокойствие и искренность не могут не настораживать. Его непоколебимое спокойствие заставляет меня нервничать с каждой секундой все больше и больше.

— Я… — И снова я стараюсь быть осторожной. Я не хочу быть грубой, недоброй или бесчувственной. Честность, с которой Закари обратился ко мне, заслуживает вежливого ответа. — Может, лучше попросить кого-нибудь другого? Девушку, которой… ну, разрешено встречаться?

Он качает головой. Его глаза не отрываются от моих ни на секунду, золотисто-коричневые глубины его радужки — это мерцающий бассейн, в котором мне хочется утонуть.

— Нет. Ты единственная девушка, которую я хотел пригласить. Больше мне не с кем идти, и поэтому я больше никого не буду просить.

Мое сердце так сжалось, что я уверен, что оно даже не бьется. У меня замирает чувство, что происходит что-то невероятно важное и значимое. Закари, с его непоколебимым упорством, каким-то образом взял меня за локоть и провел через своеобразные врата, точку невозврата.

Я сглатываю. — Но что, если я скажу "нет"?

Он взмахивает рукой.

— Если ты скажешь "нет", то это будет "нет". Я пойду один. — Он вопросительно наклоняет голову. — Ты говоришь "нет"?

Идти на Летний бал с Закари — единственное, что имеет смысл. Из всех в Спиркресте он — мой ровесник, мой истинный равный. Мои отношения с ним, какими бы странными и запутанными они ни были, это единственные отношения в Спиркресте, которые пропитаны правдой. Его душа и моя душа сидят за шахматной доской жизни, и все, что происходит между нами, — это игра, каждый ход которой реален и срочен. Ничто с ним не является тенью чего-то. Все реально.

Если бы мы пошли с ним на танцы, это было бы не реально. Это будет тень. Я не могу быть его спутницей на танцах, потому что не могу быть его спутницей. Что бы ни случилось между мной и Закари, голос моего отца всегда будет стоять между нами и спрашивать: Ты шлюха?

Сказать Закари "да" было бы неправдой и несправедливостью.

— Я говорю "нет". — Я вздыхаю. — Мне жаль, искренне. Но это было бы неправильно.

— Все в порядке, — говорит он. — Тебе не нужно передо мной извиняться. Ну, мне пора. — Он наклоняет голову, и уголок его рта слегка приподнимается. — По крайней мере, я получил комплимент.

Я сглатываю внезапный комок в горле. — Тебе стоит попросить кого-нибудь другого.

На его лице расцветает безмятежная улыбка. — Я не хочу.

Он уходит, небрежно взмахнув рукой. Солнечные лучи меркнут, когда он уходит. Я хмуро смотрю на купол. Облака, подгоняемые ветром, скрыли солнце, забрав его тепло.

Я возобновляю чтение Китса, но его поэзия тоже, кажется, утратила тепло.

Теодора

Верный своим словам, Закари отправляется на Летний бал один. Но даже если бы он этого не сделал, он все равно выделялся бы среди других мальчиков нашего года. Не потому, что он лучше всех выглядит или лучше одет.

Закари выделяется, как световой маяк. Его уверенность, его интенсивность, то, как он себя ведет. В месте, где полно людей нашего возраста, он выделяется как кто-то старший, как кто-то важный. Как молодой лорд, а не школьник.

Все, над чем я так старательно работаю — красоту, элегантность, интеллект — Захарий излучает врожденно, не прилагая к этому усилий.

Летний бал — унылое испытание без пары, но Закари не выглядит подавленным. Он стоит среди своих друзей, разговаривает и смеется. Когда все выходят на танцпол, он прислоняется к колонне, потягивает свой напиток и задумчиво наблюдает за происходящим.

Позже я даже вижу, как он болтает с кем-то из учителей. Он стоит, засунув одну руку в карман, а другой уверенно жестикулирует, как будто проводить время с учителями, а не танцевать с девушками — самая естественная вещь на свете.

Хотя я тоже в итоге просиживаю большую часть танцев, я не подхожу к нему. Это моя вина, что я здесь одна — он попросил меня пойти с ним, а я отказалась. Сочувствовать было бы приятно, но делать это с полным осознанием того, что я сама спровоцировала эту ситуацию, было бы слишком горько.