Это будет мой последний год в Спиркресте — время подготовки к экзаменам, работы над заявлениями в университет и последний год, когда я смогу стать лучшей Теодорой. Мне нужно сделать тысячу дел, не добавляя к этому обязанность заботиться о Захаре.

Но она моя сестра.

А у Блэквудов семья всегда на первом месте.

— Очень хорошо. — Я встаю. — Я прослежу за этим.

— Обязательно проследи. — Отец молчит, пока я не подхожу к двери. — Закари? — Я оборачиваюсь, нахмурившись. — Я хочу, чтобы ты отнесся к этой обязанности так же серьезно, как и ко всем остальным своим обязанностям. Если я узнаю через кого-то из своих знакомых или, не дай бог, через социальные сети или таблоиды, что твоя сестра попала в какую-то компрометирующую ситуацию или неприятности, я буду чертовски жестоко расплачиваться. Для вас обоих.

Я киваю. — С ней ничего не случится. Я даю вам слово.

Через неделю после меня домой возвращается Захара с горой багажа Louis Vuitton.

Ее вызывают в офис моего отца, где она проводит весь день. Ужин в тот вечер проходит в напряженной обстановке. Я предпринимаю несколько попыток разрядить обстановку, но мои родители остаются неразговорчивыми, а Захара делает все возможное, чтобы избежать зрительного контакта со мной.

Позже, когда я убедился, что родители уже легли спать, я отправляюсь в ее комнату. Она игнорирует мои стуки, и мне приходится пробираться через гостевую спальню, смежную с ее, и перелезать через смежные балконы.

Но когда я добираюсь до балкона гостевой комнаты, я останавливаюсь. Завернувшись в шелковый халат, Заро стоит на балконе, положив руки на балюстраду, а волосы развеваются на ветру, как современная Джульетта.

Джульетта с длинными локонами и бутылкой виски в руке.

— Правда? Ты сейчас пьешь?

Она резко поворачивает голову при звуке моего голоса и тут же успокаивается, закатив глаза.

— Уф, Зак, я не в настроении. Не зря же я не отвечала на твои стуки. Ты не можешь понять намек?

Я игнорирую ее и перелезаю через перила, разделяющие два балкона. Я встаю рядом с ней и забираю бутылку из ее рук. Она смотрит на меня, но позволяет взять ее. Я смотрю на этикетку и поднимаю бровь.

— Виски? Правда?

Она пожимает плечами. — Мужчины любят девушек, которые пьют как мужчины.

— С каких это пор тебя волнует, что любят мужчины?

Закатив глаза, она выхватывает у меня бутылку.

Она изменилась — не только с тех пор, как была ребенком, но и с тех пор, как я видел ее в последний раз. Ей всего пятнадцать, но она уверена в себе и ведет себя как человек старше. Она напоминает мне блестящих тусовщиц Спиркреста, Кайану Килберн, Серафину Розенталь, Камиллу Алави — то, как они несут себя с этой смесью высшей уверенности и отчаянной нужды.

Как будто мир принадлежит им, но и как будто они принадлежат миру.

— Я знаю, папа сказал тебе, что я перевожусь в Спиркрест, — огрызается она. — И ты, очевидно, пришел спросить меня, что случилось, так спрашивай уже.

— Что случилось?

— Я встречалась с учителем. Вот и все.

Мои глаза расширяются от ее слов, мой рот раскрывается, но она продолжает кислым тоном. — Пожалуйста, не беспокойся. Он потерял работу, а я была вынуждена перевестись в другую школу, и теперь мне придется провести следующий год вдали от друзей и под наблюдением шпионов. Мы оба были наказаны, так что избавь меня от нравоучений.

— Я не наш отец, — говорю я ей. — Это не моя работа — отчитывать тебя.

— Ха, точно. — Она делает глоток из своей бутылки и протягивает ее мне. Я презираю виски, но все равно пью. Я возвращаю ей бутылку, и она медленно берет ее, глядя на меня. — Я тебе… противна?

Я качаю головой. — Нет, не отвращение. Наверное, я… разочарован.

Я понимаю, как это звучит, как только произношу это. Все тело Захары напряглось, но вместо ожидаемой гневной тирады она разразилась ледяным смехом.

— Конечно, ты разочарован! — Она откидывает голову назад, заливаясь гоготом. — Как папа — как всегда. Знаешь, что мне нравилось в Джероме? — Теперь она не смеется. Ее тон жесткий и обиженный. — Он никогда не заставлял меня чувствовать себя разочарованием.

Я сглатываю. Мне хочется сказать что-нибудь утешительное, но я не могу удержаться и говорю правду. — Это потому, что он ухаживал за тобой, Захара.

Она долго смотрит на меня. Когда она наконец отвечает, голос у нее низкий, мягкий и печальный.

— Хочешь узнать маленький секрет, Зак? Я не какой-нибудь наивный подросток. Я точно знаю, что это было. Я знала о разнице в возрасте между нами — и, прежде чем ты что-то скажешь, о дисбалансе сил. Я точно знал, что он делает, но я также точно знал, что делаю я. И хотите узнать печальную, уродливую, жалкую правду? Ухоженность или нет, но Джером — первый человек, который заставил меня почувствовать, что меня достаточно. — Она отталкивается от балкона и бросает на меня холодный взгляд. — Так что если ты собираешься осуждать меня, то давай. Но суди меня по правильным причинам.