Закари наклоняется вперед и с восхитительной формальностью сцепляет пальцы. Он отвечает совершенно искренне.

— Вообще-то я еще и не начинал. — Он выдерживает мой взгляд. — Я буду работать над ним завтра в библиотеке. Присоединяйся ко мне, если хочешь.

— Мне не нужна твоя помощь.

Он кивает.

— Хорошо, я и не предлагал ее. Я просто придерживаюсь тактики. Держу своих врагов близко, а соперников — рядом.

Я смеюсь.

— Разве ты не имеешь в виду "ближе"?

— Нет, это не то, что я имею в виду. — Протянув руку через стол, он берет мои пальцы в свои и поднимает мою руку, чтобы провести легким поцелуем по костяшкам. — Я точно знаю, где мне следует тебя держать.

Взяв руку обратно, я бросаю на него еще один предостерегающий взгляд. — Будь осторожен, Блэквуд.

— Я всегда так делаю, Дорохова. — Он встает и жестом указывает на танцпол. — Потанцуешь со мной?

Разум говорит мне "нет".

Желание умоляет меня сказать "да".

Я делаю все возможное, чтобы найти компромисс.

— Только одну песню.

— Отлично, — говорит он и ведет меня на танцпол.

Следующие три песни мы танцуем вместе. Я позволяю ему обхватить меня за талию и прислонить голову к его плечу. Смешанный аромат его одеколона и пота — это пьянящий парфюм, и мое тело горячо от его прикосновения.

Поцелуй меня, — хочу я прошептать ему на ухо. Поцелуй меня, Закари Блэквуд, обними меня крепко и никогда не отпускай. Пожалуйста.

Он не целует меня, но я уверена, что однажды чувствую, как его губы касаются моей макушки. После третьей песни я отстраняюсь от него, но он ловит мою руку, останавливая меня. Я встречаюсь с ним взглядом. В его глазах — темный блеск, чувственное обещание. Я отстраняюсь с задыхающимся смехом, и он следует за мной с танцпола.

Я посылаю его принести мне чашку со льдом, чтобы он прижал ее к моему покрасневшему горлу, и после этого мы проводим остаток ночи, споря обо всем и обо всех.

Это единственный способ снять невыносимое напряжение.

И это совсем не облегчение.

На следующий вечер мы сидим бок о бок в библиотеке, между нами горит зеленая лампа банкира, перед нами раскрыты книги и ноутбуки. Мы по очереди читаем строфы из "Определения любви" Эндрю Марвелла, обмениваясь аннотациями по ходу чтения.

Когда мы закончим, мы поменяемся стихами, чтобы сравнить аннотации. Мое стихотворение — это спектр пастельных линий, выделенных цветом, аннотации соответствуют каждому цвету; стихотворение Закари подчеркнуто и аннотировано теми же ровными черными чернилами, каждый дюйм страницы покрыт его мелким, размашистым почерком. Я записываю некоторые из его наблюдений на листочках, чтобы потом добавить к своим, когда Закари читает вслух строчку.

— Как линии, так и любовь косые, могут под любым углом приветствовать друг друга; но наши, столь истинно параллельные, хотя и бесконечные, никогда не смогут встретиться. — Его тон низкий и задумчивый. — Это как раз про нас.

Я пристально смотрю на него. Его подбородок опирается на ладонь; глаза по-прежнему устремлены на страницу.

— Как это похоже на нас? — спрашиваю я.

Он поднимает глаза и делает изящный жест в сторону страницы, как будто я не знаю, что он говорит о стихотворении.

— Две идеальные параллели, которые никогда не смогут встретиться — это мы.

В моем горле внезапно возникает комок, который я с трудом сглатываю. — Он говорит о любви.

— Очевидно. — Зак приподнимает бровь, темную, забавную дугу. — Не смотри так удивленно. Ты довольно умна, и, несмотря на твои ангельские черты и незабудки, ты тоже не наивна. Ты прекрасно знаешь, что я люблю тебя.

Субботний день в середине учебного года. Снаружи с пепельного неба моросит холодный дождь. В углах библиотеки в одиночестве или парами сидят другие студенты, склонившись над своими книгами и ноутбуками. В библиотеке царит тишина, если не считать белого шума капель дождя, бьющихся о стеклянный купол далеко над нашими головами.

Это совершенно обычный день — вернее, он был совершенно обычным.

Но сейчас он совсем не обычный.

Напряжение закручивается вокруг нас в огромном мерцающем водовороте, в центре которого находимся мы. Закари, с его карими глазами и черными кудрями, шелковым блеском кожи и уверенным изгибом улыбки, которая, кажется, существует только для меня.

Только Закари Блэквуд мог произнести нечто столь возмутительно безрассудное с таким спокойствием. Как лучник, уверенный в своей цели, он крепко натянул лук, пустил стрелу прямо мне в грудь и с нежнейшей улыбкой наблюдал, как у меня перехватило дыхание.