— О чем я и говорил. И только не надо мне читать мораль. Супружеская измена — не такой страшный грех, а ты и вовсе не должна была пострадать, тебя даже близко не было. Эта гадина, Агнет, заслуживает сгнить здесь.

— Я понимаю, но руки свои кровью марать не желаю, — твердо произнесла девушка. — Нам практически не за что ему мстить.

Ворон вновь закатил глаза, мысленно обращаясь ко всем высшим силам с немой мольбой о помощи.

— Ладно, — сдался он и присел рядом с пыхтящим лордом: — Слушай сюда. У тебя есть два вариант. Первый — мы бросаем тебя здесь и ты тихо и мирно умираешь. Второй — мы берем тебя с собой и оставляем снаружи. При этом ты ведешь себя тихо, не брыкаешься и позволяешь нам спокойно уйти. Жизнь свою, как ты понимаешь, ты тогда сохранишь. Решай сам, но мне по душе первый вариант.

Мужчина прожег его взглядом, замер, а через несколько секунд кивнул. Он прекратил попытки освободиться, и только в глазах его пылала ненависть.

— Вот и хорошо. Вставай.

Ворон крепко держал лорда, не позволяя тому взбрыкнуть. К счастью, оборотни превосходят людей силой, а у наемника за спиной был еще и опыт многих лет. Кардиш то ли понимал бесполезность попытки побега, то ли решил все же подчиниться, но так или иначе, а он не сопротивлялся. Совсем скоро тайный ход закончился неприметной дверцей, которая, как и предполагал Ворон, вывела их в покои лорда. Здесь наемник с помощью штор покрепче привязал мужчину к креслу и вместе с Агнет выбрался через балкон. Со второго этажа прыгать было бы высоко, если бы не какая-то постройка, на которую они с девушкой благополучно приземлились. Поместье лорда охранялось неплохо, но сад, в сторону которого выходили покои Кардиша, не патрулировался, поэтому после пары минут пробежки, Ворон уже подсаживал Агнет через забор. Высокую молочного цвета стену украшали — по-другому не скажешь — острые шпили, расположенные так далеко друг от друга, что между них мог пролезть любой, даже самый толстый разбойник. Что уж говорить о тощей девушке и худощавом оборотне. Совсем скоро поместье Кардиш осталось позади, а двое беглецов скрылись в лесу.

***

Аластор сплюнул на пол комок ткани и откашлялся. Надо было звать слуг, но тут дверь спальни отворилась, и в комнату вошла бледная, как тень, Ровена. Она уставилась на мужа своими испуганными глазами, лицо ее было искажено гримасой гнева и следами побоев. Один глаз заплыл, из носа до сих пор капали кровавые капли, да и двигалась Ровена слишком неуверенно. Видимо, он вчера перестарался и все же сломал ей пару ребер.

— Что ты уставилась?! — рявкнул он. — Зови слуг, стражу, надо догнать этого урода. А потом я вас обоих сожгу живьем. Тварь! Как ты вообще посмела…

Он продолжал ругаться и орать, благо супружеские покои имели толстые стены, и крики, звучащие в этих комнатах, редко доходили до ушей слуг.

Ровена смотрела на него и смотрела. Она не шевелилась. Наконец она сделал шаг, второй, третий. Аластор наконец замолчал, обрадованный, что его клуша начала думать. Но она не подошла к нему — она оказалась рядом со столиком, на котором лежали письменные принадлежности. Взяла тонкий нож для писем и приблизилась к мужу. Он до самого последнего момента даже не думал о том, что она собирается сделать.

Наутро слуги обнаружили в гостиной труп своего хозяина — они как раз прибежали сообщить ему о том, что пленники сбежали. Люди сразу поняли, кто это сделал, и им оставалось лишь сочувствовать несчастной вдове, дважды пострадавшей от колдуна и его подружки.

Свист плетей резал слух Ларонэля. Лицо пылало, от боли на глазах выступили слезы. Он едва мог разобрать, куда идти, но продолжал непроизвольно оглядываться на Барста. Орк выглядел еще хуже, чем эльф: казалось, один шаг — и он свалится. Ларон понимал, что для Барста это будет значить смерть, а ему даже не хватит сил тащить на себе товарища.

Весь день прошел в пути. Кочевники не жалели пленных, периодически одаривая их плетьми. Совсем скоро одежда Ларона превратилась в лохмотья, и даже шкуры Барста посеклись. Только когда на небо опустилась ночь, а звезды и луну скрыли тучи, кочевники остановились. Пленников покидали на землю, связав им ноги. Сами степняки отправились разбивать лагерь. Совсем скоро в воздухе запахло костром и едой. Пленники — трое людей и Ларон с Барстом — зашевелились. Только если все остальные с тоской и голодом поглядывали на степняков, жарящих мясо, то эльф подполз к орку.

— Барст? Барст, ты как? — тихо позвал его Ларонэль, оглядываясь на кочевников. Казалось, те полностью поглощены своими делами, но эльф не терял бдительности.

— Живой, — столь же тихо ответил Барст, переворачиваясь. Выглядел он еще хуже, чем днем: синяки проступили на серо-зеленой коже, отливая багряным и синим, ссадины перестали кровить, но засохшая корка смотрелась страшно. И без того маленькие глаза, скрытые под тяжелыми веками, сейчас были вовсе не видны — так опухло лицо Барста.

— Надо бежать, — бодро продолжил он, ломая все представление Ларона о тяжести состояния товарища.

— У меня руки и ноги связаны, а оружие у нас отобрали.

— Э, ушастый, — крякнул Барст и напрягся. Несколько секунд — и веревки, которыми его связали степняки, лопнули. — Вот так надо.

Орку не составило труда также освободить Ларона и еще троих пленников. Люди обрадовались, и хоть минуту назад Барст вызывал у них только страх и презрение, сейчас они готовы были возносить молитвы за его здоровье.