Не знаю, сошёл ли я с ума, как думает Жека, или нет, но только я твёрдо понимал, что надо действовать. И немедленно.

— Вот что, друг, — заявил я ему, — мне срочно нужно в город. Тебе задача — притащить мне куртку и ботинки. Жду тебя через час на улице, сюда не поднимайся.

— Да ты что, охренел? — возмутился друг. — Какой город, какая улица?

— Мне надо! — упрямо повторил я.

— Да погоди ты, не горячись. Времени шестнадцать часов… — попробовал успокоить меня Джексон.

— Ну и что? — не унимался я.

— Ладно, не хотел говорить… — начал было он.

Но ничего говорить и не пришлось. Дверь в палату тихонько приоткрылась и в образовавшийся проём просунулась светлая девичья голова:

— А Воронцов Алексей здесь лежит?

Заканчивался ноябрь с его ломким ледком на утренних лужах и пергаментным шорохом последних опавших листьев. Я обживался на новом месте в старом кабинете. Немного подвигать столы и шкафы для лучшей организации пространства пришлось пригласить ребят из-за стенки. Рука ещё побаливала и, как бывает порой у стариков, давала о себе знать на смену погоды. Да и доктора велели пока ещё не нагружать её. Так что моя роль состояла исключительно в управлении процессом.

Когда я пришёл представляться по случаю назначения на должность старшего инспектора уголовного розыска, начальник райотдела БАМ вышел из-за стола и крепко пожал мне руку.

— Что ж, будем считать это вторым подходом к снаряду. Потенциал у вас, Воронцов, безусловно имеется, и неплохой, только…

Произошла совсем маленькая, даже микроскопическая заминка, но я всё равно её почувствовал. Впрочем, ничего плохого дальше не последовало.

— … только помните, что человек сам кузнец своего счастья.

…как говорил великий Карл Маркс, чуть не ляпнул я, но вовремя спохватился. Это тебе не с Титаном хохмить. Не надо лезть на рожон на ровном месте. Лазал уже, результат знаешь.

— А поскольку, как известно, за одного битого двух небитых дают, — продолжил БАМ, — значит, и работать вам за двоих. Так что — вперёд, Воронцов. Желаю успехов!

В общем, можно сказать, что БАМ вполне прилично напутствовал меня, не поминая старое, как бы он к нему не относился.

Дядя Коля, к которому я заявился следом, изрёк, будто бы преодолевая моё буквально вчерашнее несогласие:

— А я что говорил? Давай, принимай дела побыстрей. И завтра — дежуришь. Небось устал отдыхать по спецкомендатурам да больницам!

А вот Борис Михайлович подкачал. Увидев меня в коридоре, он широко раскинул руки и неожиданно провозгласил:

— Смотрите, кто пришёл! Ромео!

Зря он так, при народе-то. Теперь, полагаю, прилипнет имечко так, что не отскрести будет. Да ладно, поживём — увидим.

А вот с Утягиным повидаться не получилось. И не получится, если специально такой цели не поставить. Утягин теперь — участковый инспектор далёкого Бабушкинского райотдела. Пока я валялся в больнице, он был изгнан из племени и обречён на прозябание. Даже начальственного воздействия не потребовалось. Вот она, здоровая сила коллектива — вполне по-социалистически подумалось мне.

С Ниной после моей выписки мы почти не виделись. Вдруг оказалось, что на мне, кроме всяких хлопот, ещё и два «хвоста» по учёбе, и я запросто могу не получить вызов на межсессионные сборы. Так что время не терпит — надо срочно выбираться из этой долговой ямы. Нина тоже оказалась по уши погрязшей в учёбе. Поэтому получалось только время от времени сбежаться посмотреть друг на друга и снова по своим делам. Где уж тут хотя бы разок поговорить по душам?

В один из таких хлопотных дней Нина дозвонилась мне на работу и сообщила, что приглашает меня. Куда-то. В трубке трещало и шипело, наверное, звонила из автомата, поэтому я даже не всё сразу понял. В конце концов оказалось, что Нина приглашает меня в предстоящую субботу на свой день рождения. Эта новость ввела меня в некоторый ступор — я прекрасно помнил, что день рождения моей жены — двадцать третьего февраля. Такое, согласитесь, не забудешь и не перепутаешь. Неужели в этом мире она родилась в другой день? Я уже хотел было смириться с данным обстоятельством, как вспомнил материалы уголовного дела. Там в протоколе допроса чёрным, то есть синим по белому было написано — двадцать третье февраля.

Получалось, Нина что-то задумала. Что-то, мне пока не понятное. Но разве можно запретить женщине устроить день рождения тогда, когда она этого хочет?

В назначенное время я, весь при параде, слегка волнуясь, предстал перед вахтёром общежития. Старушка строго взглянула на меня, но услышав фамилию, заулыбалась:

— Сами понимаете, общежитие у нас девичье, посторонним делать здесь нечего, но вам, сказал Сергей Петрович, можно.

Ай, да Сергей Петрович! Даже «ксиву» предъявлять не пришлось. Я поднялся на второй этаж. Дверь нужной мне комнаты была нараспашку, и у меня зарябило в глазах: разноцветными бабочками там суетливо порхали девчонки. При виде меня они возмущённо запищали — сюда нельзя! Дверь захлопнулась, и я остался в коридоре с видом человека, который тут совершенно случайно проходил да вот, задержался маленько шнурок завязать. Впрочем, шнурки завязывать у меня не получилось бы никак — руки были заняты свёртками.

Спасла меня Нина. Она вышла из комнаты, и у меня перехватило дух — именно такой, только с фатой и в белом платье она была на нашей свадебной фотографии. Я даже зажмурился — не мерещится ли? Открыл глаза — Нина на месте, с интересом меня рассматривает.

— Ты такая… — только и смог я сказать. Больше подходящих слов в моей голове не оказалось.

Нина засмеялась — ей мой ступор очень понравился.

— Подожди минутку, я сейчас.

Она опять ускользнула в комнату. Визги и писки вспыхнули с новой силой, но тут же затихли. Дверь отворилась, и мне, наконец, было позволено войти.