Фигура небрежно сидит в большом кресле перед одним из огромных пуленепробиваемых окон от пола до потолка, темнота на фоне неонового мерцания города позади него.

Мал.

13

ФРЕЯ

Глаза медленно привыкают к темноте комнаты. Его ледяные голубые глаза — такие яркие и свирепые, что, кажется, почти излучают сверхъестественный свет — наблюдают за мной с такой интенсивностью, что волосы на затылке встают дыбом.

Мое сердце пропускает удар, холод пробегает по спине.

— Как ты сюда попал? — выпаливаю я, мой голос дрожит, несмотря на мои попытки удержать его устойчивым. Пентхаус укреплен, охраняется лучшими людьми Кира. Никто не попадает сюда без разрешения. И все же, вот мы где.

Его губы складываются в медленную, хищную улыбку. Но он не предлагает ни объяснений, ни произносит ни слова.

Мои мысли лихорадочно пытаются осмыслить, как он здесь. Конечно, он не собирается оставлять мое неповиновение без ответа. Но видеть его здесь, в пентхаусе Кира, в самом сердце моего мира, заставляет меня чувствовать себя более уязвимой, чем когда-либо.

Я скрещиваю руки на груди, занимая оборону.

— Я же говорила, что не могу прийти, — выпаливаю я, пытаясь скрыть нервозность в своем голосе.

Мал по-прежнему молчит.

— Знаю, что у нас есть соглашение, — говорю я. — Я знаю, на что согласилась. Просто…не смогла, хорошо? — Черт. Мой голос дрожит. Я колеблюсь. И снова я могла бы рассказать ему правду — объяснить свое состояние, насколько опасно для меня быть на солнце. Но действительно не хочу отдавать ему еще один кусок себя, чтобы использовать его против меня.

Тишина затягивается, превращая тревожное ощущение в затылке в пронзительный крик. Наконец, Мал прочищает горло, поднимает руку с подлокотника кресла и манит двумя пальцами.

— Подойди сюда.

Его голос спокоен, но в нем есть опасность. Предупреждающая опасность. Когда я колеблюсь, его глаза слегка сужаются, пристально изучая меня.

Черт, он действительно как хищный зверь.

— Мне нужно повторить?

Мне трудно глотать, и я качаю головой, все ещё обнимая себя руками.

— Н-нет, — бормочу я.

— Тогда подойди сюда.

Он снова сгибает пальцы, посылая предательское, смущающее, покалывание по моему ядру. Начинаю медленно идти через комнату к нему. Я прохожу только половину пути, прежде чем он поднимает ладонь.

— Остановись там.

Хмурюсь. Затем, голосом, который посылает дрожь по моей спине, он рычит другую команду, которая посылает разряд чего-то грязного через мое ядро.

— Раздевайся.

Моё сердце пропускает удар, и я застываю на месте. В темноте я вижу, как у Мала сжимается челюсть, а неоновый свет заставляет его глаза пристально смотреть в мои.

— Сейчас, — говорит он тихо, но в команде нет сомнений.

Думаю, что где-то в глубине сознания я смутно понимала, что значит «ты моя» для такого человека, как Мал. Я не зацикливалась на этом, но знала, насколько серьезной была его угроза и его требование подчиняться, под страхом раскрытия моих самых темных секретов всему миру.

Но впервые я сталкиваюсь с этим лицом к лицу. Это прямо здесь, передо мной, смотрит мне в глаза с голодным требованием на устах.

Разденься.

Знаю глубоко внутри, что на этом все не закончится. Для него это не конечная цель. Это лишь начало моего подчинения. Моего раскрытия. Моего падения.

Так почему, черт возьми, моя кожа так покалывает? Почему сердце бьется так быстро, не от страха, а от нервного возбуждения, граничащего с волнением?

— Если тебе нужна помощь… — его низкий, темный голос разрывает тишину комнаты, заставляя меня вздрогнуть. — Просто попроси.

Я качаю головой, рот пересох.

Это должно быть легко. Просто снять одежду. И я ведь не какой-то наивный подросток. Мне, черт возьми, двадцать шесть лет.

Но мне не нужно спрашивать себя, почему это так сложно. Я уже знаю.

Потому что никогда этого не делала.

Я никогда не была обнаженной перед мужчиной. Никогда. И тот факт, что это вот-вот произойдет, одновременно пугает и возбуждает.

С последним глубоким, дрожащим вздохом начинаю раздеваться. Мои руки дрожат, когда снимаю худи. Я стараюсь сохранять нейтральное выражение лица, когда поворачиваюсь в сторону и стягиваю черные леггинсы. Затем черный топ.

Когда на мне остается только нижнее белье, я чувствую всю тяжесть своей уязвимости, поворачиваясь к нему, неуверенно обнимая себя.

Мал приподнимает бровь, его глаза скользят по моему телу с голодом и насмешкой, останавливаясь на кружевном бюстгальтере и стрингах.

Опять же, это моя единственная «девичья» слабость.

До того, как я сбежала от своей старой жизни, у меня были деньги. Но я была слишком молода, чтобы тратить их сама. После побега это была ежедневная борьба за выживание, сначала в одиночку, а затем с Анни.