Стискиваю зубы так сильно, что прям чувствую, как кожа на скулах трещит от напряжения.

Жестко заталкиваю руки в карманы брюк.

— Довольна, моя ты безгрешная умница? Ну давай, заканчивай.

— Не понимаю, о чем ты. Я домой хочу. Ты обещал привезти меня до девяти.

— О, благодаря моему исключительному мудачеству, у нас теперь много времени на поговорить! Так что вперед, считай, у тебя есть мое разрешение высказать мне в глаза все, что ты обо мне думаешь.

— Разве тебе не все равно, что я думаю? — Она делает шаг назад и это почему-то задевает больнее всех ее сказанных ранее слов. Как будто всерьез допускает мысль, что я действительно могу сделать ей больно за каждое непонравившееся мне слово. — Это твоя жизнь, Грей, вряд ли ты так живешь для того, чтобы случайная целка-невидимка вынесла мозг нравоучениями о том, что живешь ты неправильно.

— Ты меня сейчас типа пожалела?

— Я просто сказала, что не мне учить тебя жизни. Ты же просто делаешь что хочешь, говоришь, что думаешь и не сильно заморачиваешься на тему того, как людям потом с этим жить. Спасибо, что я теперь на всю жизнь возненавижу мороженое.

И снова делает шаг назад, теперь уже стоя от меня так далеко, что нужно бежать за громкоговорителем. То есть в ее этой умной голове я ничем не лучше тех мудаков, для которых в порядке вещей учить женщину правильному поведению пинками и подзатыльниками. Просто охуеть компашка у меня.

— Если бы не вот такая моя охуевая, бездуховная и глубоко аморальная жизнь, Ань, ты бы сейчас выла где-то на хате у Шубы, пытаясь соскрести с себя пот старого козла, который просто подтирал тобой свои больные нужды. — Терпение, блядь, не моя добродетель. А еще этой ванильной девочке каким-то образом удается ударить именно в больное, в мое «трепетное и нежное», которое я зацементировал, залил свинцом и похоронил под двумя метрами земли. Прожженные жизнью уроды не могли достать, а эта в один щелчок справилась.

И Аня снова меня удивляет, потому что спокойно и без намека на истерику говорит:

— Тебе не идет корчить из себя мудака, Грей. Хочешь благодарность за свои старания?

Успевает рывком оказаться рядом, обнимает меня за шею, прижимаясь всем телом так крепко, что я на секунду чувствую себя в лапах лозы-убийцы. Еще недавно мечтал о том, чтобы обняла и первой полезла целоваться, а сейчас хочется разжать ее руки и свалить подальше от этой нарочитой «благодарности».

— Хочешь, пойдем в туалет потрахаемся? Прямо сейчас, Грей. — Взгляд у нее ядовитый — пиздец просто. Даже не подозревал, что в этом ванильном создании может быть столько токсичности. Вот, блядь, лучшее доказательство того, что я очень херово влияю на людей. — Всю жизнь мечтала потерять девственность в «Маке».

Я всегда была хорошей дочерью.

Ну, мне хотелось так думать, и родители (особенно папа, еще когда был жив) очень мной гордились. Я выигрывала школьные олимпиады, получала самые высшие баллы, была лучше в танцевальной школе и кружке лепки из глины. Потом поступила в Беркли и вылезла на ту вершину, куда до меня иностранцам не удавалось добраться уже добрых лет двадцать.

У меня никогда не было повода чувствовать себя недостойной чего либо, потому что еще когда я была маленькой, папа однажды сказал: «Соглашайся только на то, чего ты действительно достойна или люди начнут предлагать тебе то, на что ты согласна»

Но этот разговор с Греем — не решаемая задача, где любой следующий ход обязательно ухудшит ситуацию. Вот что бывает, если не умеешь вовремя закрыть рот. А у меня с этим всегда были проблемы.

Прошло уже коло минуты с тех пор, как я буквально выплюнула ему в лицо предложение заняться сексом, но он не проронил ни звука. Но его взгляд сделался таким черным, что словно на этот раз я точно растормошила его самую недобрую сущность.

— Ань, к чему эта комедия, а? — Грей усмехается, но в этой эмоции нет абсолютно ничего живого. — Ты же не такая. В хорошем смысле, а не «нетакуська». Ты думаешь, что трахаться люди должны только когда есть взаимная симпатия. И что минет в туалете клуба через час после знакомства — это полный пиздец.

Я беру паузу, чтобы переварить его очередное слишком резкое переключение от «милого Грея» обратно в образ Короля. Я видела его таким только один раз — в ту ночь, в доме моего отчима. Тогда Грей буквально изрешетил его словами, а я мысленно радовалась, что вся эта ядовитая экспрессия адресована не мне.

— У тебя же всегда так, разве нет? Пришел, увидел, заплатил.

Он недобро прищуривается.

— У тебя глаза злые. Тебе идет, Ань. Продолжай в том же духе и, возможно, я решу воспользоваться твоим предложением. Раз уж так устроен мой мир

— Ведешь себя как маленький обиженный мальчик, — спокойно отвечаю я.

— Сказала трепетная лань, — он не упускает случая вставить свои «пять копеек».

Минуту назад я бы от стыда сгорела из-за этих слов.

А сейчас почти все равно.

— Но, знаешь, это ведь все равно ничего не изменит, — продолжаю вырывать из себя давно перезревшую правду. — Ты живешь ровно так, как решил ты сам. И люди вокруг тебя те, которых ты сам выбрал. Никто не виноват в том, что женщины смотрят на тебя как на спонсора или как на средство решить свои материальные проблемы — ты сам так решил.