— А еще мне всегда хотелось, чтобы в моем доме была такая женщина, как ты.

— Грей, блин, это не по правилам!

— А мы не договаривались про правила, Ань. — Довольная, совершенно уверенная в себе и каждом своем поступке улыбка, выбивает из меня последние жалкие крохи и без того беспомощного сопротивления. — Я решил, что отдам его тебе еще пару дней назад. Это правда. Никакие вещи, которые ты бы сделала, уже сделала или не сделала на это решение никак бы не повлияли. Дом — твой. Я не передумаю. Даже не пытайся.

Я не знаю, как объяснить ему, что это действительно слишком.

Даже если я влюбилась в этот дом с первой же минуты, как переступила порог. В дом, в причал, который ходит прямо в море, в песок на пляже, во влажный соленый морской воздух рано утром в окна.

— Я чувствую себя какой-то содержанкой, Влад.

— Ты вообще-то со мной даже не трахаешься! — смеется так заразительно, что мои губы непроизвольно начинают дергаться в унисон. — У тебя какие-то странные представления о содержанках, Золотая ленточка. Я хочу, чтобы этот дом принадлежал тебе. Мне будет приятно, что вы с мелкой хозяйничаете в моей крепости. И спокойнее.

Я все равно не знаю, как реагировать на все это.

Не потому что не заслуживаю, или считаю себя недостойной. Я всю жизнь была любимой папиной дочкой, у меня было все то, что мои родители могли мне дать — в тысячу раз больше, чем у Влада. Не то, чтобы я росла прямо ангелом, который жить не мог, чтобы не раздать все свои игрушки другим детям — я просто как-то не очень задумывалась над этим. Хотя те цветные карандаши, клянусь, отдала бы ему все сразу, всю коробку.

Но он как будто просит меня взять то, что я не должна брать.

— Когда-то у меня был дом, — голос Влада наполнен легкой ностальгией. — Ужасный, если честно, какая-то хибара, но там жили моя мать и младшая сестра. И там у меня был теплый чай и хлеб, иногда даже на этом хлебе что-то лежало.

Я сглатываю, потому что прекрасно понимаю, что он снова прячет за этом типа безучастным выражением лица. И на секунду очень малодушно хочется броситься ему на шею, крепко-крепко обнять и не дать ему закончить. Потому что до сих пор не могу понять, как мир может быть таким жестоким.

— Потом дома не стало. И мамы тоже. И сестры. Остался только пепел, обугленные кирпичи и доска. — Влад поджимает губы и на секунду — или даже меньше — крепко болезненно жмурится. — Знаешь, такая очень, блядь, крепкая доска. Все деревянное к хуям сгорело, а она осталась. Добротная доска, примерно как те добропорядочные люди, которые подперли ею дверь проклятого цыганского семейства. Чтоб не вылезли. Как тараканы.

— Влад… — Господи, как же такое может быть?

— Я вернулся уже когда ничего не осталось, — перебивает меня и продолжает уже более жестко, как будто мысленно вернулся в тот день. — Никто не вызвал пожарных, никто даже не пытался что-то сделать. Мне даже закапывать было некого. Не за что. Некуда.

Я встаю, иду к нему и просто беспомощно висну на шее, обнимая так крепко, но все равно как будто недостаточно.

— Ань, слушай, я не ною, я просто хочу чтобы ты поняла. — Обхватывает меня руками.

— Не представляю тебя ноющим, Грей, — бубню куда-то ему в шею, надеясь, что мой голос дрожит хотя бы в половину не так очевидно, как это кажется.

— Я бы тогда все отдал, чтобы они были живы, Золотая ленточка. Дом, камень, стены, стаканы эти ебучие и шмотки — это просто бессмысленная хуйня, это просто мишура. Все это стоит ровно столько, сколько стоишь ты сам. Единственное, что имеет значение, — он аккуратно отодвигает меня от себя, проводит костяшкой пальца по щеке, — это те, кто живет в доме. К кому хочется возвращаться. Кого хочется баловать. Кого хочется защищать.

Хочется сказать ему, что я тоже хочу его защищать, но я просто ни звука не могу произнести.

Наверное, он бы над этим посмеялся от души, сказал бы, что я тот еще наивняк.

— Аня, я, блин, просто хочу чтобы вы были там. Ты когда про переезд заладила — у меня чуть яйца не отсохли, что мои девчонки будут черте где жить, когда у меня два этажа пустых, никому на хуй не нужных комнат.

— Твои девчонки… — повторяю за ним.

Ничего себе, так воз значит, что такое бабочки в животе.

— Мои, конечно. Поэтому, будь, пожалуйста, моей хорошей девочкой, постав подпись, а к тому времени, когда я вернусь, устройте с мелкой нормальный человеческий бардак. Меня этот идеальный порядок уже от души заебал.

Конечно, я подписываю.

И Влад, довольно улыбаясь, хищно клацает зубами возле моего носа.

Я мысленно выдыхаю только после того, как Аня ставит подписи на всех трех экземплярах. Бля, у нее такое лицо было в первых два отказа, что я абсолютно всерьез подумал, что у меня никакого языка не хватит, отговорить ее от упрямства и сделать по-моему.