Ну и длинный список других весьма специфических достоинств не для невинных ушей этой трепетной лани.

— М-м-м-м… — издает она у меня за спиной.

Это что еще, блядь, за «м-м-м-м»? После такой презентации мне надо вручать свои мокрые трусы, а не многозначительно мычать.

— Куда эту овощную расчлененку? — киваю на полную доску овощей.

— В вок.

Сгребаю все в сковородку и, пару раз, помешивая овощи, эффектно подбрасываю их в воздух. Понтуюсь перед ней, чего уж там. Кто бы мог подумать, что в моем доме будет женщина, которую впечатлят не мой счет в банке и не сексуальный темперамент, а умение браться за нож с правильной стороны.

— Там мясо в духовке, — напоминает Аня.

— Слышу, — тяну носом воздух, — пахнет как будто скоро подгорит.

Но и пальцем не шевелю, чтобы проверить.

Она тоже не спешит его спасать.

Так проходит еще пара минут. Я отставляю вок, мысленно еще раз напоминаю себе, что жарить эту дичь мне нельзя ни под каким соусом и лучше перестать провоцировать, и поворачиваюсь к Нимфетаминке лицом.

Она дергает, как будто получила по рукам, и снова густо краснеет. Такими темпами я скоро начну забывать, какой у нее природный цвет лица.

А вот тот пикантный факт, что все это время Аня пялилась на мою жопу, точно еще долго не смогу забыть.

— Нимфетаминка, я и пальцем к этому мясу не притронусь. — Для демонстрации серьезности своих намерений, скрещиваю руки на груди. — А вот тебе пора начинать свыкаться с мыслью, что нам придется контактировать в одной плоскости и что у меня язык без костей. Мне тридцать два, Ань, в этом возрасте я уже слишком старый, чтобы менять свои привычки даже ради одной пугливой целки.

— Обязательно каждый раз акцентировать на этом внимание? — моментально заводится она. — Я не обязана чувствовать себя виноватой за то, что дожила до своего возраста… вот такая!

Сказал бы я ей, что «вот такая» она мне уже вторые сутки мозг выносит вопреки всем законам логики, физики и квантовой механики, но вряд ли это облегчит наше с ней взаимодействие. А мне, хоть и нравится дергать ее за косички, не хочется довести ситуацию до абсурда, когда эта пугливая лань откажется в принципе находиться со мной в четырех стенах.

— Вот уж не думала, что придется оправдываться за это перед… перед… — Она запинается, подбирая нужное слово.

— Мясу вот-вот пиздец приснится, — поторапливаю я.

Шумно вздохнув, Аня все-таки набирается смелости снова встать рядом, достает противень с аппетитным запеченым в меду и специях индюшиным бедром.

— Ты не мог бы… — старясь выдержать дистанцию, подталкивает мясо ко мне. — Его нужно нарезать. У тебя это отлично получается.

Аня вынимает еще одно блюдо — поджаренные по-деревенски ломтики картошки, присыпанные пармезаном. Старательно сопит, перекладывая все это на три больших тарелки, потом, проявляя чудеса эстетического вкуса, красиво раскладывает овощи и ломтики мяса.

— Выпить хочешь? — предлагаю я, заранее зная, что откажется.

— Позову Марину.

Ужинаем втроем. Малая пару раз порывается унести тарелку в комнату, но Аня осаждает ее строгим взглядом. В итоге мелкая буквально заглатывает остатки еды, стряхивает крошки и снова уносится в комнату.

— Вот. — Пока Аня убирает посуду, кладу на стол документы и завещание.

Она сначала рассеянно хлопает глазами, потом пролистывает завещание до последней страницы и дрожащими пальцами гладит подпись отца. Ей нужно пару минут, чтобы переварить все это, а потом сбивчиво меня поблагодарить.

— Вопрос с опекой решится в течение пары недель. — Возможно, раньше, я пришпорил юристов, но лучше пусть это будет сюрприз.

— Спасибо, — уже раз сотый говорит она.

— Насчет завещания. — Прикидываю, как бы поделикатнее донести до нее эту «приятную» новость, но потом мысленно посылаю расшаркивания в жопу и выкатываю как есть: — За тобой остается один участок на выбор, любой, на который ты захочешь сохранить право собственности. По всем остальным за тобой в течение года сохраняется часть прав.

— Что это значит? — морщит лоб.

Я вкратце описываю ситуацию, после чего даю ей время переварить тот маленький факт, что от удовольствия лицезреть мою рожу она не избавится ни через неделю, ни через месяц.

— Но это же… — Она нервно теребит пуговицу. — И как теперь быть?

— Начать привыкать к мысли, что ты не отделаешься от меня еще целый год.

— Господи.

А ведь даже немного дергает это ее страдание на лице. Как будто я какое-то говно, рядом с которым — день за два.