– Если хочешь что-то сказать, сейчас самое время, – говорит она.

Если б он только знал, что сказать. В такие моменты слова всегда вылетают из головы.

– Не знаю… Не знаю, чем это все закончится. А вдруг меня обвинят и посадят?

– Этого не будет, – мама качает головой. – У них не получится обвинить тебя в чужом неверном выборе.

– Почему ты так в меня веришь? Я ведь столько хлопот тебе доставил, не слушался, хамил иногда… а еще меня чуть что сразу в участок ведут.

Мама фыркает:

– Они просто улучшают статистику. Что Федор, что Владислав – лоботрясы. Преступности нет, вот они и вешают всех собак на тебя.

Мама всегда права. У нее больше жизненного опыта, и не ему, шестнадцатилетнему школьнику, с ней спорить.

– Прости, что заставляю тебя пройти через это.

– Я твоя мать, и я пройду через что угодно, если потребуется тебя защитить, лисенок.

– Ну наконец-то, – говорит Владислав, помешивая одноразовой ложкой темную терпкую массу. – Мы вас уже заждались.

Его острый взгляд скользит по Роме. Тому бы сейчас сдержаться или отвести глаза, но он ухмыляется.

Вытащив ложку, Владислав облизывает ее и выкидывает в мусорное ведро. Повернувшись, лениво машет пухлой рукой.

– Идемте.

Они петляют по узким коридорам. Из-за летней жары Рома краснеет и покрывается потом, а волосы облепляют голову.

– Подождите пару минут, – говорит Владислав.

Рома с мамой садятся на стулья. Он проводит руками по лицу и волосам, закурчавившимся от влаги. Единственное окно в конце длинного коридора закрыто, а кондиционера нет.

– Душно тут, – Лисов обмахивается руками, – может, на улице подождешь?

– Не думай от меня избавиться. Пара часов жары меня не убьет.

Выглянувший из-за двери Владислав зовет:

– Заходите.

Рома разминает шею, надеясь, что мама не видит, как у него дрожат коленки. Если бы не ее поддержка, он бы точно струхнул. Набравшись смелости, Лисов входит в кабинет.

Федор сидит, сложив пальцы, и пристально разглядывает Рому.

– Ну привет, Федор, – говорит мама. – Опять решил моему сыну нервы потрепать?

– И тебе привет, Лена, – со вздохом тот поднимается и указывает рукой направление. – Идемте в допросную.

Здесь Рома проводил много времени, не отвечая на обвинения. И хоть мама всегда была на его стороне, полицейские лишь сильнее укреплялись в своем мнении. Лишь однажды ситуация чуть не вышла из-под контроля.

– Мы больше не можем закрывать глаза на его проступки, – сказал Владислав, глядя в глаза матери Ромы. – Мы должны поставить его на учет в ПДН [1] .

Лисов тогда уже наслушался разных страшилок, поэтому выдавил из себя знаменитую ухмылку и промолчал. Мамины глаза потемнели, брови нахмурились, руки нервно затеребили ремешок сумки.

– Не надо, – ее голос прозвучал неожиданно тихо. Тогда Рома перестал улыбаться. Семейная черта: случилось что-то плохое, притихни. – Давайте договоримся.

– Вы ведь не на взятку сейчас намекаете?

– Я ни на что не намекаю. Я не хочу, чтобы мой сын стоял на учете.

– Я тоже много чего не хочу, но это жизнь, милочка.

Видя, как у мамы задрожали губы, Рома сжал кулаки. Тогда ему захотелось врезать полицейскому так, чтобы зубы разлетелись во все стороны. Резкая вспышка гнева сменилась чувством вины, когда мама сказала:

– У вас тоже есть дети…

– Но они не нарушают закон чуть ли не каждый день.

– …но они наверняка совершают ошибки. Все люди совершают ошибки. Рома не сделал ничего, чтобы ставить его на учет. Просто… если он испортит чье-то имущество, свяжитесь со мной, и я оплачу все расходы.

Мама протянула Владиславу визитку. Он долго смотрел ей в глаза, заставляя унижаться с вытянутой рукой, но мама не сдавалась. Когда рука задрожала, она поддержала ее другой.

– Ладно, – нехотя согласился Владислав. – Только из уважения к вам.

Как только он забрал визитку, она кивнула и вышла из кабинета.

Эта беседа длится несколько часов, за которые в душной комнате становится неимоверно жарко. Федор ворчит на неработающий кондиционер, вытирая пот со лба. Каждые двадцать минут они делают перерыв. Несколько часов спустя их отпускают в наступившую прохладу вечера. Рома мешкает.