— Ужас какой, — тут же прокомментировала её действия Сахарова, — Мне в больницу хочется от одного только вида всего этого.

— Не переживай, скоро мы это поправим, — отозвался я, — Здоровый образ жизни перестанет быть тем, что ты можешь игнорировать.

Ну да, пробежки-то сегодня не было. Сейчас будет.

— Эй, давайте с утра, как обещали! — тут же забоялась Сахарова и… в общем-то, правильно сделала, но тут сыграл случай. У неё, как оказалось, не было спортивного костюма и нормальных кроссовок, так что я попросту отправил их вдвоем в магазин, наказав купить сразу три.

— Зачем т-три…? — испуганно возмутилась русская.

— Понадобятся, — тихо, но очень уверенно пообещала ей Мана, ласково улыбаясь.

Вкусный домашний ужин, сделанный из первоклассных продуктов, игра в приставку и пара комедийных шоу впоследствии притупили опасения русской, так что она вполне спокойно заснула… и была поднята бодрым, уже практически здоровым мной в пять утра. Точнее, мне пришлось утащить это мычащее тело в душ, а там, включив холодную воду, будить. То, что Сахарова спала провокационно голой, никак не подействовало ни на меня, ни на Ману, наблюдавшую за экзекуцией.

Дальнейший опыт показал, что природа была к русской благосклонна, но та не ответила ей взаимностью. Физические показатели рыжей находились на отметке «обнять и заплакать», она была слабее и дохлее среднего японского школьника или даже школьницы. К началу пробежки, то есть, уже метров через двести пятьдесят, Елена Сахарова представляла из себя жалкое задыхающееся зрелище, пытающееся не отдать концы.

Отдых, по новой. Отдых, по новой. Домой мы притащили умирающую тряпочку, которую Мане пришлось кормить с ложечки.

— Не годится, — постановил я, — Нужно заказать беговую дорожку. Будет бегать чаще, но меньше. На первое время.

«Тряпочка» подавилась рисом.

Затем мы ушли в школу. Честно говоря, я уже рассматривал это учебное заведение как обузу, в которой отсутствует какой-либо смысл. Качественно выстроенные одноклассники и прочие школьники, убедившись, что наша компания не причиняет им каких-либо неудобств, начали полностью нас игнорировать, как и задумывалось изначально. Что делать с самой этой тратой времени, я себе не представлял. Будь вопрос только в Мане, то мы могли бы найти какой-то компромисс с директором, позволяющий девушке закончить досрочно, а остаток времени готовиться к университету, но ей это не было нужно, а мне высшее учебное заведение было не положено.

Вот такая вот дилемма, с которой я, недолго думая, пошёл к Тадамори Изао, директору школы. Видеть он меня был совершенно не рад, а слышать так тем более, потому что говорил я прямо и без обиняков вещи, категорически неприятные и противоестественные для государственного служащего на посту директора школы.

— Кирью-кун, я очень надеюсь, что мой подробный ответ на твои вопросы будет достаточным, чтобы ты больше не приходил в мой кабинет, так что слушай, — довольно грубо начал он, когда я закончил свои выкладки, — Система обучения, как и социальная составляющая этой страны, не рассчитаны на исключения. Да, я вполне верю твоим словам, что ты прямо сейчас, не выходя из этого кабинета, можешь сдать выпускные экзамены в три четверти вузов Токио, но… это никого не волнует, тем более — на системном уровне…

— Я понимаю…

— Нет, не понимаешь, — немолодой человек глубоко вздохнул, кладя руки перед собой на стол, — Прекрасно понимаю твои затруднение и желание избавиться от «обузы», как бы это обидно не звучало, но, даже наступив на горло собственным интересам и потребностям школы, я не могу тебе посоветовать её просто… бросить. Подобный шаг решил бы твои затруднения, и мы ничего бы с ним не могли сделать, но видишь ли — ты уже публичное лицо. Даже я, скромный директор школы, не один и не два раза слышал твоё имя с экрана телевизора. Бросив тратить время здесь, ты получишь повод к колоссальному недопониманию с обычными японцами на всю жизнь. Чем это чревато — догадаешься сам. Мне можно вернуться к работе?

Паршиво донельзя, но Тадамори был совершенно прав. То, что я уже получил «свободное посещение», чем пользуюсь довольно разумно — уже было на грани того, с чем соглашается местный менталитет. Досадно.

Мои родители могут себя вести так, как посчитают нужным. Их не интересует никто, кроме семьи, а рабочие моменты каждый из них решает по-своему, оставаясь, пусть и условно, японцем. У брата с сестрой подобных затруднений нет, потому что они, пусть и выделяясь местами из коллектива, затем снова под него мимикрируют. Эна не бесится на уроках, Такао не избивает одноклассников. Тем не менее, если гиперактивной девочке прощают многое, то мой младший брат уже почти считается изгоем просто потому, что защитил собственную сестру, избив троицу сукебан. Это, по местным меркам, неприемлемое поведение для хорошего японца.

Директор указал мне на очевидный просчет в моих планах — способа легитимно сбросить с себя социальные нормы (и, при этом, остаться социально приемлемым) не существует. Если я брошу школу, что дешево и сердито, то могу забыть о любой «легальной» общественной деятельности. Социум отвернется от того, кто нарушил один из элементарных этапов взросления каждого человека. Неполноценное образование, оно, как, к примеру, и нищета, служит распространенным маркером для оценки гражданина. Куда более «ярким», чем его возможности и багаж знаний.