Все благоговейно выпили. Восхитились вкусом (Фред употребил определения «блестящий», «минеральный», «ложный»). Некоторое время разговор шел о сравнительных достоинствах французских и чилийских вин, и все согласились, что хоть они и разные, но те и другие хороши на свой лад. Когда начало смеркаться и закат окрасил гостиную в ярко-оранжевые тона, Фред предложил пройти к столу.

После того как все расселись (строго по порядку: мужчина — женщина), Жанна преподнесла Иде букет полевых цветов. Ида была тронута до глубины души. Голос ее дрогнул, когда она благодарила девочку. Гааза наполнились слезами, и она утерла их уголком салфетки, чтобы не потек макияж. Ида извинилась:

— Эти цветы… Они напомнили мне об Антонии. Я… Я не знаю почему.

Жанна крепко обняла ее.

— Не извиняйся, — сказала ей Элен, — это я должна извиниться. За то, что я сказала тебе, когда ты пришла поговорить о своей дочери, за то, как я с тобой себя вела. Мне очень жаль.

Ида помахала рукой:

— Нет… Нет… Ничего… Мы все немного… От этой ситуации мы не в себе.

Фред подал закуски: эмпанадас с соусом пебре.

— Очень вкусно, — одобрил Марко, — почти также вкусно, как у моей жены.

И все от души рассмеялись. Атмосфера была теплая, Фред видел, как лица детей сияют счастьем, которое он считал канувшим навсегда.

В порыве щедрости он спустился в погреб и вернулся с еще одной бутылкой Roederer 2008 года Он открыл ее со словами:

— Один раз живем!

Выпили за здоровье Иды, за здоровье Марко, за здоровье Элен и Фреда, за здоровье Жанны и Александра. Выпили, не чокаясь, за всех, кого потеряли, начиная с Антонии, а затем последовал длинный перечень родных, друзей, коллег, знакомых и звезд, сгинувших в катастрофе: Том Круз, Джей-Зи, Дуэйн Джонсон, Тейлор Свифт, Стромае, Селин Дион, Франсис Кабрель.

— И английская королева тоже! — вставила Элен, она была почти пьяна.

— Но она к тому времени уже умерла! — возразила Жанна.

И все рассмеялись еще пуще.

Марко подлил себе шампанского, выпил глоток, откашлялся и сказал:

Так насчет джакузи… Он не договорил и посмотрел на Иду, словно спрашивая у нее совета.

— Сейчас не время. Поговорим об этом завтра, — остановила она его.

— Что же? — спросил Фред.

— Вы им еще пользуетесь, — сказал Марко.

Легкий хмель, накрывший Фреда, как рукой сняло. Ощущение было такое, будто среди ночи с него сорвали одеяло.

Он сжал под столом кулаки, понимая, что вечер испорчен, что душевная атмосфера разбита, как хрустальный бокал, брошенный в мраморную плиту.

— Да, — сказал он, — дети им пользуются, когда возвращаются с прогулки. Жанна или Александр иногда принимают джакузи, чтобы расслабиться.

— Мы же договорились, — напомнил Марко. — Я сказал, что, когда у вас работает джакузи, у нас отключается электричество. Когда они принимают джакузи вечером, мы сидим в темноте и не можем готовить. И с утра то же самое.

Фред кивнул — он пытался, но не мог подавить гнев. Чтобы спасти вечер, он изобразил покладистость.

— Так и есть, — сказал он. И добавил, обращаясь к детям: — Вы слышали? С джакузи покончено!

Позже, когда гости ушли, со стола было убрано и в кухне наведен порядок, Фред поднялся в спальню. Он разделся и подошел к окну. Ночь казалась ему отсутствием всего, мир поглотила тьма. Окно было прямоугольником абсолютной черноты, нарисованным прямо на стене, зияющим провалом, за которым, казалось, не было ничего. Это небытие одновременно пугало и завораживало. Оно манило его, как обещание лучшей жизни, где нет страданий, которые испытывает живое существо, ежедневно натыкаясь на острые углы материальной действительности. Ида и Марко ушли, немного пьяные и развеселившиеся, радуясь этому дню рождения, этому короткому моменту счастья, какого никто из них давно не переживал. Это пошло на благо всем, особенно детям.

Фред обернулся к кровати, на которой Элен спала, казалось, безмятежным сном. Он позавидовал ее спокойствию, ему хотелось бы разделить его с ней. Он подошел и тихонько погладил ее по плечу.

— Я их убью, — вырвалось у него.

Элен застонала и чуть пошевелилась, лежа к нему спиной. Волосы прилипли к ее шее, и Фреду вспомнились водоросли на мокрой скале. Он взял пряди большим и указательным пальцами и заправил их жене за ухо.

— Я их убью, — повторил он, — я убью их сегодня ночью, я знаю, что это ужасно, мне совсем не хочется этого делать, но у меня нет выбора. Мне это пришло в голову, когда я ходил к ним ночью. Но я отогнал эту мысль, это было слишком ужасно.

Дыхание Элен было все таким же ровным, мерным и глубоким, как прибой у берегов острова.

— Сегодня джакузи, но джакузи — это мелочь… А завтра чего они захотят? Мы не знаем. До чего они дойдут в своих требованиях? Мы тоже не знаем. А если они захотят поселиться здесь, захотят отнять у нас дом? Представь себе, что Марко вздумает… что-то сделать с Жанной… Не сегодня, не завтра, но когда-нибудь. Может произойти столько всего такого, чего мы еще и вообразить не можем. Да они и сами не могут вообразить. Неважно, что вероятность этого мала, она не равна нулю. Это принцип предосторожности. Если бы правительства придерживались этого принципа, ничего бы не случилось и мир бы еще существовал. Это урок. Если однажды Ида и Марко захотят причинить нам зло, ничто не защитит нас от них. Я давно это понял, но не хотел себе в этом признаться. Я думаю, что шум, который я слышал ночью, и был этим пониманием, стучавшимся в дверь моего разума, ужасным пониманием, которое хотело до меня достучаться и которое я отказывался слышать.