— Так, а что пишешь? — Жена демонстрировала неуемное любопытство, что видимо в этой паре было нормой. Я в самом начале оказавшись в этом теле быстро пробежался по воспоминаниям Горби и быстро понял, что Раиса Максимовна реально держала его в кулаке. Решала и как он будет выглядеть, и что говорить, помогала готовить тексты выступлений и требовала регулярных звонков с работы. Действительно Горби звонил жене по три раза в день, и когда я со старта начал менять модель поведения, мгновенно образовался конфликт. Сейчас решать семейные неурядицы не было ни времени, ни желания, поэтому я просто делал вид что все хорошо.

— Сценарий к короткометражке.

— Ты? Сценарий? — Видимо творческие начала своего супруга Раиса Максимовна оценивала достаточно скромно. — О чем, разреши полюбопытствовать.

— О космосе. О людях, для которых космос — главная мечта жизни, — я пожал плечами. Действительно, на полноценное творчество это не тянуло; не тянуло, если честно, на творчество, вовсе, какое тут может быть творчество, когда мозги скоро из ушей начнут вытекать от напряжения. Просто пришла в голову идея вытащить кое-какие воспоминания — спасибо идеальной памяти — из будущего. И если устройство суперкомпьютера я воссоздать не смог бы даже под страхом расстрела, то вот с более «бытовыми» вещами делать это виделось гораздо проще.

— Дашь почитать?

— Конечно, почему бы и нет, напомни через недельку, я закончу и дам.

На самом деле попытка отвлечься и разгрузить мозг написанием складированных в чертогах памяти сценариев к фильмам и сериалам — вообще телевизионный вопрос тут стоял максимально остро, я им собирался заняться едва только расплююсь с основной политической частью — и прочим творческим плагиатом несозданных еще произведений полностью провалилась. Чертова идеальная память убивала собственно творческую часть занятия, превращая его в простое переписывание материала «из облака» на бумагу. Плюс еще и полное отсутствие таланта к рисованию — что в прошлой жизни никогда этого не умел, что в этой реципиент оказался так же криворук — обрубало возможность перенести хранящиеся в голове сцены в виде раскадровок. Приходилось все описывать словами и надеяться, что потом режиссер не запорет материал.

— Ты сильно изменился за эти два месяца… Никогда не замечала за тобой особой жажды к творчеству… — Протянула жена, явно не надеясь на ответ, благо как раз в этот момент мы свернули в Кремлю, и все разговоры в любом случае пришлось отложить «на потом».

Внутри красных увенчанных башенками стен было достаточно многолюдно. Хоть в ЦК у нас всего пара сотен человек, это все же не полноценная партийная конференция, однако если добавить к членам и кандидатам в ЦК еще всяких помощников, «адъютантов и ординарцев», выходит немаленькая такая толпа.

(Кремлевский дворец съездов)

— Ну что, все готово? — Вместо приветствия я поинтересовался у встречающего меня на входе Лигачева. Егор Кузьмич у нас, собственно, и отвечал за общение с «вторым властным» эшелоном Союза, договаривался, подбирал кадры и, если быть совсем честным, именно его активности на этом уровне я был обязан своим избранием на пост генсека. Сейчас важно было не терять темп, продолжать наступление и закреплять успех на всех фронтах.

— Все кандидатуры согласованы, голосование должно пройти без осложнений, — глаза соратника по Политбюро задорно блестели, а он сам напоминал матерого уличного кота перед дракой: уши прижаты, шерсть дыбом, спина выгнута, того и гляди начнет полосовать когтями направо и налево. Чьи-то карьеры этой драки могут и не пережить…

Первый день Пленума был фактически целиком и полностью посвящен кадровым — самым важным, с какой стороны не посмотри, — вопросам. В первую очередь мы отправили на пенсию — как тут было принято говорить «по причине болезни» Тихонова и Романова. Причем если с первым все было и так понятно, ему было уже почти восемьдесят, по его кандидатуре вопросов вообще возникнуть не могло, то по Романову пришлось выдержать серьезную битву с теми самыми первыми секретарями из «русской партии», которые своей однозначной позицией фактически и подсадили меня на место генсека. Романов тоже представлял РСФСР и вроде как тоже был «свой». Пришлось пойти на некоторые уступки и провести пару нужных людей в секретари ЦК, так, например, пост секретаря ЦК получил Свердловский выдвиженец некий, пока еще малоизвестный Ельцин Борис Николаевич, но глобально все это были мелочи.

(Ельцин Б. Н.)

Главное, что вместо двух потенциально оппозиционных членов Политбюро на самый верх властной пирамиды мне удалось протащить двух «своих» людей: Чебрикова и Лигачева. Чебриков был главой КГБ и подсаживая его в Политбюро я, будем честны, расплачивался за его поддержку главного чекиста на все тех же выборах генсека. Мнения кандидатов в Политбюро при голосовании значили немного, но вот именно голос председателя самой главной спецслужбы — очень даже. При этом, положа руку на сердце, полностью доверять чекисту я не мог, и в разведку, предложи мне кто-то такое приключение, с ним бы пойти отказался. А еще напрягало то, что я не знал, за что Горби в моей реальности снял его с должности в конце 1988 года, впрочем, этот тоже был слабый аргумент реципиент тогда уже очевидно сорвался с нарезов и пошел во все тяжкие, так что возможно там наоборот Виктор Михайлович проявил принципиальность и поплатился за это креслом.

С Лигачевым все было сложнее и проще одновременно. Голоса на избрания Лигачева были с избытком, он был «свой» отвечал за кадры и со всеми в ЦК был на короткой ноге, вот только не было еще ни разу такого, чтобы из секретарей сразу в Политбюро прыгали, минуя кандидатскую ступень. Вот так ломать устоявшиеся институты не хотелось, однако Егор Кузьмич мне слишком нужен был в Политбюро, так что и тут пришлось надавить.

Остальное было уже не так интересно. Рыжков получил кандидата, маршала Соколова, которого я собирался менять — вся ситуация с действиями советской армии в Афгане меня очень сильно напрягала, да и в принципе вооруженные силы я планировал «резать» — наоборот с кандидатством прокатили. Глобально, насколько я понимаю результаты перестановок мало чем отличались от реальности, разве что тут я несколько форсировал события, оставлять на местах открытых политических противников виделось делом не слишком разумным.